Принимающему мяч

Егор вошел в зал тихо, потому что не хотел услышать громовое: «Закрой дверь и проваливай!» Петрович был сильно близорук, он очков не носил – стеснялся. Особенно перед ними. Потому что они были его первой любовью – его первый большой набор. Много соли съели они вместе, ребята даже подарили ему на день рождения рюкзак, и в нем шестнадцать пачек соли – пуд. Петрович хохотал и плакал – такой это был человек. Соль отправил на деревню родне, которой у него под Дмитровом водилось великое множество.

Залы были теперь иные, что и говорить. Опять у входа увидел он малый уборочный трактор, большие сетчатые стаканы на колесах, набитые оранжевыми, словно огромные апельсины, баскетбольными мячами. Прозрачные пластиковые щиты были навешаны по всем стенам. Окна защищены веревочным плетением, похожим на рыболовные сети. Высоко по бокам поднимались панели из темного дерева.

Егор подумал, что если бы тогда, в шестьдесят четвертом, они увидели такой зал, то решили бы, что попали на «Каллисто». Этим тогда зачитывались все – фантастическими романами. В них говорилось про большие и светлые города, где дома и стадионы возвышались в густой зелени и было очень малолюдно.

Пол в зале был зеленый, расчерченный белыми и желтыми лентами пластика. Сквозь высокие проемы окон, через отворенные рамы ветер и свет широко проникали в помещение; сквозняк ерошил волосы девчонок, которые быстро и плавно перемещались по корту.

Сразу же Егор определил, что тренируются мастера, по тому, как мерно и лениво, стараясь не сбить себя с правильного ритма, поднимали они мячи, как ровно, все увеличивая шаг обводки, посылали их через сетку. Девчонки были одинаково одеты в адидасовские безрукавки и белые юбочки. У той, что играла ближе к Егору, волосы сзади были схвачены красной вязаной ленточкой. Она на секунду обернула горячее лицо, дернула головой, и Егор моментально вспомнил, что раньше, в пору их юности, такие завитые пряди волос на висках назывались «завлекалки».

– Привет, – сказал он.

– Иди сюда, не мешай ей! – крикнул Петрович из дальнего угла.

Да, среди всего этого спортивного великолепия сидел тот же затрапезно одетый в физкульткостюм его старый тренер И. П. Корчмарев. Заслуженный мастер, заслуженный тренер, заслуженный деятель, кавалер орденов, автор учебников, наставник и прочая и прочая.

– Ну, здравствуй! – закричал он радостно и обцеловал Егора. – Как ты постарел! Сухой, седины нет, на щеках морщины. Девки мрут, наверное, как мухи.

Он уже отвернулся от Егора и кричал в зал:

– Что? Что такое? Надоело играть? Убирайтесь. Нет? Тогда еще раз и мягко-премягко...

Егор почувствовал, что он дома. Будто и пятнадцати лет не прошло, вышел на минутку и вернулся. И вот дома. Но как тут вести себя и как начать разговор, он не знал. Врать Петровичу он не мог, потому, может быть, что Петрович сам никого из них не обманул ни разу.

– Видал? – сказал шепотом Петрович, подсев рядом и положив ему руку на плечо. – Видал, какая? Мартынова.

Он говорил о той девчонке с ленточкой. Но Егор и сам понял все сразу. Он уже видел, что зал здесь с мягким пластиковым покрытием – не теннисный. Мяч здесь летит стремительно и низко, скользит в отскоке, создавая непередаваемое сочетание низкого травяного и быстрого бетонного корта. Это требовало от игроков максимального напряжения. Егор усмехнулся: он понял, почему Петрович тренирует девчонок в этом зале, а не на улице. «Динамо – это сила в движении».

Егор смотрел на тренера, а тот на девушку. Старик тоже очень постарел и сморщился лицом, стал похож на блондинистую обезьянку. На девчонку Егор не смотрел. Сабуров сказал: «Ты мне купи ее!» Черт гнутый, он думает, что тут ему Америка! Сам не поехал за грязным делом – Егора послал. «А может, это и есть разрешение его жизненной задачи – эта маленькая теннисистка? – думал Егор. – Разрешение твоей собственной задачи, оправдание неудающейся жизни! Выход из тупика, свет в конце долгой ночи... За чей счет, интересно?»

– Петрович, надо поговорить, – сказал он старую, привычную для старика формулу. Тот глянул на Егора с благодарностью:

– Пошли ко мне.

Они пересекли зал, а девчонки терпеливо и вежливо ждали, пока они пройдут. Петрович ворчал, что нехорошо, идет человек в обуви по залу, портит покрытие, мол... Егор внимания не обратил.

В тренерской конуре он спросил:

– Можно закурить?