Лет пятнадцать назад был на Арбате комиссионный магазин. Заглянешь в не го на минутку — и пропал, застрял на долгие часы. Какой только старины, каких картин разных эпох и всевозможных стилей не было в магазине, питаемом остатками старого быта московских обветшалых особняков, чердаками, а то и мусором, выгребаемым из сносимых домов; чего только не приносили сюда престарелые вдовы, дети и внуки давно ушедших художников.

Записные коллекционеры увлекались тогда голландцами семнадцатого века, в крайнем случае их могла заинтересовать работа передвижника из первого десятка. Экспертиз никаких не было, каждый решал сам, что подлинник, а что фальшивка.

В магазине часто продавались по доступной цене маленькие, в ладонь, живописные этюды Сергея Малютина, Туржанского, Крымова, других художников московской школы. Я стал потихоньку приобретать кое-что из этих «малышей» — привлекали сочность палитры и смелость снайперски точных мазков. Графика меня интересовала меньше, но из любопытства я копался и в ней.

Однажды попался мне на глаза рисунок женской головы. Загрязненный, в разводах и пятнах, почти разорванный пополам, он был в самом плачевном виде. Но шли от рисунка какие-то сильные токи, неизъяснимая прелесть и благородство таились в чертах этого лица, в грациозном повороте головы, в линиях шеи и плеч... На обороте — несколько контурных набросков той же натурщицы. В этих линиях словно прозвучала знакомая мелодия: я читал тогда монографию Э. Ацаркиной о Брюллове, и зрительная память, сработав, заговорила о сходстве.

Не Карла Павловича ли рука?

Рисунок стоил для меня неслыханно дорого, но коллекционерская страсть и неизбывная мечта найти жемчужину, «навозну кучу разгребая», оказались сильнее.

В волнении полетел я домой и с бьющимся сердцем начал листать монографию... Вот они, очень похожие наброски на странице 251 (издание 1963 года)! Но что такое мнение начинающего коллекционера?

Я поехал к своему приятелю Борису Ивановичу Белянинову, художнику и опытному реставратору.

— Брюллов? Что же, идея grandiosa, — сказал он, всматриваясь в портрет. — Трудно что-либо утверждать: вещь в таком состоянии... Брюллов или не Брюллов, а головка мне нравится. Есть искусство. Стоит привести в порядок и изучить как следует. Я реставрацией графики не занимаюсь, а вот есть Тамара Ютанова, она из пепла возрождает рисунки. Может, возьмется?

Тамара Николаевна полюбовалась портретом, уверенно отнесла его к первой половине XIX века, повздыхала, говоря о сложности реставрации, и все же за работу взялась.

Руки Ютановой действительно сделали чудо. Портрет преобразился. Часто я разглядывал его, силился угадать судьбу этой женщины, любовался совершенной формой головы, лебединой шеей, скромно опущенными глазами, лукавой полуулыбкой... Кто она, эта красавица? Время шло, ответа на вопрос не находил.

В 1974 году появилась книга «Женский портрет в русском искусстве XIX — начала XX века» Л. Мочалова и Н. Барабановой. Добываю книгу, начинаю читать и на 27-й странице под названием «Портрет неизвестной» вижу мою очаровательницу. Здесь она еще более привлекательна: смотрит прямо и смело, та же полуулыбка, лебединая шея, ее чистый лоб, ее овал лица — это она! Подпись и дата: К. Брюллов, 1836 год, Москва.

Внизу, на поле рисунка, неизвестная рука начертала драгоценное пояснение: «Особа эта была матерью той натурщицы, которая служила моделью при исполнении статуи Иваном Петровичем Витали, находящейся в Императорском Эрмитаже». Знаменитый скульптор Витали! Вот куда потянулась ниточка. И к радостному открытию — «моя» красавица зажгла творческий огонь у самого «Великого Карла»! — добавилось еще одно: она дала жизнь девушке, ставшей прообразом одного из прекраснейших созданий русской скульптуры. Стремление узнать хотя бы ее имя разгорелось с еще большей силой.

Сразу возник вопрос: случайно ли Иван Витали выбрал в натурщицы дочь женщины, которую рисовал Брюллов в 1836 году? Ведь именно в том году живописец с триумфом вернулся в Россию и довольно продолжительное время жил в Москве в доме Витали на Мясницкой. Напрашивалось заключение: Витали знал эту женщину уже тогда.

В поисках подтверждения догадки начал читать о Витали все, что имелось в доступной литературе. Никаких следов, кроме сообщения о том, что Витали лепил эрмитажную «Венеру» с античной статуэтки. Расширяю круг, включая в него близких родственников Брюллова и Витали. Просматриваю в книге «Русское искусство первой половины XIX века», редактированной А.И.Леоновым, очерк, посвященный П. Ф. Соколову, женатому на Юлии Павловне, родной сестре Брюллова.

Есть попадание! На странице 247 воспроизведен изумительный Соколовский акварельный портрет «моей» незнакомки с подписью «Жена... скульптора Витали»! На ней платье модного в конце 30-х годов покроя. Именно тогда Витали вылепил бюст Соколова. Цепь будто бы замкнулась в нерасторжимое кольцо фактов, но я чувствовал, что одного важного звена все же еще недостает. В самом деле, в 30-е годы жена, а после 1852 года всего-навсего «особа»? Что-то было не так...

С хорошо упакованным портретом я отправился в Третьяковку на консультацию.

Милая молодая искусствоведша полюбовалась головкой, отметив грациозность основного контура и удачно схваченную художником загадочную полуулыбку. Относительно авторства она сказала так:

— В брюлловских рисунках обычно чувствуется трепет живой натуры. А здесь нечто, не совсем соответствующее манере Карла Павловича.

Колебания молодого специалиста были мне понятны: с ходу взять на себя ответственность, когда речь идет о большом имени, сложновато. Творческое наследие Брюллова велико, попробуй экспромтом найти верные ключи. И я отважился подсказать:

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.