Появление Годунова

Проваливаясь в ломкий наст, ребята выбрались на поляну. Пройдешь чуть в стороне — и не заметишь ее. Посреди чернеют в снегу горелые пни, а рядом с ними криво сколоченный из тонкой березы крест...

Кривая марь не очень почиталась нанайскими охотниками. Да и гураны — русские поселенцы — обходили ее стороной. Не то чтобы совсем дурная слава ходила про эти места. Но слушок был, что в долине Силинки охота неважная, ушел из этих мест и сохатый, и бурый медведь, и черный горностай, и белка. Тяжело дышится на болотистой почве.

На десятое лето после великой войны с японцами приехал по воде из Хабаровска в стойбище Пермское начальник с инструментом. Большой начальник, с погонами и рыжей бородой. Выгнал Афанасия из хурбы, сам напал жить в его доме.

Два лета ходил по тайге бородатый, на третье воротился начальник с красными намнями и говорил сам с собой в хурбе:

— Невероятно! Чистая медь!

Потом уехал в Хабаровск, но скоро вернулся злой и с забинтованной башкой. Не стал больше выгонять молодого нанайца из хурбы, сам ушел в тайгу...

Начали строить на месте Пермского город Комсомольск. Афоня возмужал, выучился играть на гармони, работал теперь на лесосплаве. И вздумал Бельды снова пробиться через болото. Ходил по тайге — заплутал. Не может найти Кривую марь, где красный камень. День ждала Афоню мать, два ждала, весь табак выкурила. Через неделю принесли его еле живого, в крови.

С тех пор пошел среди нанайцев про Кривую марь нехороший слух. Сказывают, не вернулись оттуда два русских охотника. В другой раз перевернулась лодка на Силинке.

Случилось с Афоней вот что. Разыскивая Кривую марь, наткнулся он на сломанный папоротник. Почесал затылок Афоня: не шел он по папоротнику. Опустился на колени — след. Непонятный след.

Забыл Бельды про шкуру и про охоту. Пошел по следу. И привел его след на кедровую поляну. Глянул Афоня из-за ствола — домик стоит на сваях, чтоб зверь не достал. Откуда в тайге домик? Пополз поближе, отодвинул ветку, слышит — скрипнула дверь в домине, и на траву тяжело спрыгнул человек с коротким ружьем. Совсем старый человек, с белой лохматой бородой, только брови рыжие. На плечи накинут бабий платой. Узнал его Афоня! От удивления сжал ветку, за которую держался, и она звонко сломалась. Поднял голову седой, схватил ружье и выпали, на звук. Обожгло Афоне правое плечо.

Стиснул Афоня зубы, не закричал. Потому что лохматый старик глядел в его сторону. Покачал головой, бросил ружье на землю и снова полез в домик. А Бельды пополз назад. На Силинке подобрали его геологи и отвезли в Комсомольск, в больницу.

Звали седого старина Иван Александрович Краснопёрое. Одичал, оголодал полковник Иван Александрович, в дикого зверя превратился. В редкие светлые минуты задумывается Красноперое, сколько лет он здесь, на Кривой мари? Восемь? Десять? Смутно помнит Красноперое другую жизнь. Каменный особняк на Малой Дворянской, коллекцию минералов и себя, полнокровного, усатого. Помнит академию в Петербурге и... и... Все. Хотя, позвольте, почему он здесь? Ах да, самородная медь... Иван Александрович тяжело наклоняется с лавки и шарит по полу. Наконец находит помятый котелок, зачерпывает заскорузлой, негнущейся ладонью голубику. Долго смотрит на нее, лотом отправляет в беззубый рот. Кисло. Сок течет по бороде, капает на пол.

Кристаллическая медь... Как это по-латыни? Забыл, забыл. В Хабаровске уже была другая власть. Пока он торчал в тайге, голодранцы-таки добились своего. А как же его медь? Куда ее? Не будет у вас завода, гражданин Красноперое. Ничего не будет. Свинство. Ничего не будет — ни Петербурга, ни меди, ни завода...

Он не бежал в Маньчжурию, как некоторые, даже не подумал об этом. Скорей в Кривую марь, к своей меди. Не отдать, не отдать Кривую марь большевикам, никому не отдать! Никто не должен знать, ни одна душа...

В стойбище Пермском Красноперое собрал в опахну свои ружья, навесил за спину и ушел в тайгу.

Срубил он избушку еще тогда, в двадцатом. Или в двадцать втором? Какое это имеет значение? Сам, своими руками таскал тяжелые бревна из тайги. Хорошее занятие для дворянина! Потом вколачивал сваи. Нет, они сюда не доберутся. Мало кто знает на земле про Кривую марь, а нанайцы и так не пойдут. Боятся. А если кто и сунется, господи прости...

День за днем, месяц за месяцем... Разлезлись сапоги, опухли, заскорузли пальцы, сжимающие ружье, полиняла рыжая борода, а глаза глубоко провалились в череп. Шагает Краснопёрое, как исправный лесник по своим владениям. Шуршат листья под осторожным шагом, золотые листья, медные листья, медные... Никто во веки веков не должен знать про медь! Она его и больше ничья.

К ночи возвращается старик в свою избушку и спит звериным сном. А утром, словно подброшенный, снова берется за ружье и шагает, шагает. Временами не знает уже Красноперое, почему он здесь, кто он, а все равно шагает и смотрит, не видно ли где человечьего следа.

Но стали появляться человечьи следы. В одну из ранних весен нашел Иван Александрович в тайге поседевшее пепелище костра и кусок газеты. «Отставание темпов производительности труда от растущего уровня индустриализации нужно квалифицировать только как...», — прочел Красноперое, ничего не понял, но испугался. Придут...

Удивляясь своему спокойствию и четкому ходу мысли, он собрал весь накопленный за долгие годы скарб: беличьи шкурки, медвежью полость собственной выделки, обточенные для домашних нужд оленьи рога и ружья, — свалил посреди избы. Потом достал найденный обрывок газеты и давно вычерченную нарту Кривой мари с пометками месторождений, смял и сунул под шнуры. Разыскал кремни.