1. Чугуно-меднолитейный всадник

Среди хранящихся в архивах старых протоколов, актов и писем я нашел несколько таких, из которых можно было бы составить правдивую повесть о мальчике, попавшем «в ученье» на большой завод.

Эту повесть надо было бы начать с того, как мать берет сына за руку и отправляется с ним в полицейский участок.

В участке, у деревянного барьера, толпятся просители.

В тесной и грязной комнате спертый воздух, пропитанный запахом тысяч запыленных, заплесневевших бумажек, которые кипами лежат на столах, заполняют разверстые шкафы, громоздятся кучами в углах.

Паспортист, хмурый, небритый, с опухшим лицом, словно он три дня пил запоем, перелистывает бумаги, делая вид, что никого не видит и не слышит.

Толпа то и дело расступается, пропуская какого-нибудь именитого просителя, который проходит прямо в кабинет пристава, или давая дорогу бравому околоточному, красавцу с черными усами и сизым глянцевитым лицом.

После двух часов ожидания очередь доходит, наконец, до нашего героя и его матери. Суровый паспортист обретает слух и зрение, ощутив в кулаке трехрублевую бумажку. Короткий разговор, скрип пера по бумаге, завитушка над подписью - и чудо совершилось: девятилетний мальчишка стал двенадцатилетним, потеряв сразу три года своего детства.

Детство внезапно кончилось. Ребенку ничто не препятствует больше поступать на фабрику: по закону, разрешалось принимать детей на фабрику начиная с двенадцатилетнего возраста.

Нахлобучив опять шапку на голову сына, мать идет с ним в фабричную контору. Конторщик извлекает из стола бланк договора, записывает в него имя, фамилию, возраст «ученика» и протягивает договор матери: «Распишитесь». Красная, потная, взволнованная мать ставит внизу «за неграмотностью» большой крест.

Договор заключен на четыре года. Это значит, что ребенок опять потерял четыре года жизни, но на этот раз не на бумаге, а на деле.

Крест на договоре - это крест над лучшими годами жизни, когда человек учится, растет, познает мир.

Такой договор лежит сейчас передо мной. Заключен он между заводчиками господами Лангензипен и К° и Елизаветой Волковой. Елизавета Волкова отдает своего сына Владимира в учение по чугунолитейному мастерству сроком на четыре года.

Условия такие: Елизавета Волкова обязуется содержать сына на свои средства и «приложить все меры к тому, чтобы он всегда был лучшего поведения и к делу относился с усердием». Вознаграждение определяется в первом году учения 4 рубля 50 копеек в месяц, во втором - по 5 рублей 50 копеек, в третьем - по 6 рублей 50 копеек, в четвертом - по 7 рублей. Это выходит в первом году «учения» меньше двугривенного в день! «За прогульные дни или неявку на работу по случаю болезни высчитывается по 30 копеек за каждый день».

Значит, если мальчик заболел, он подлежит за это наказанию, штрафу: за каждый день болезни должен платить столько, сколько может, заработать только в два дня.

Но и это еще не все: «штрафы» и вычеты за прогульные дни или: за неявку на работу удлиняют срок учения. Этак, если соблюдать договор, можно было до седых волос просидеть в учениках!

И, наконец, последний, самый грозный параграф предупреждал:

«Мы, Лангензипен и К°, принимая в учение Владимира Волкова, предоставляем себе право при дурном поведении его, частых проступках против заводских правил и установленного порядка вообще, неохота к работе, явной неспособности или по другим уважительным причинам удалить Владимира немедленно от учения и с завода, не уплачивая ничего, а в случае самовольной отлучки Владимира с работы преследовать его законом».

Вы только представьте себе. На одной стороне - «Мы, господа Лангензипен и К°, чугуно- и меднолитейный механический и электротехнический завод».

На другой стороне - мальчик Володя Волков.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.