Урожай 1868 года был настолько велик, что многие годы призрак этого урожая витал над Челябинским хлебным таможенным барьером, как бы возвещая грядущую катастрофу помещичьему благополучию.

Таможенный барьер для хлеба в Челябинске был установлен царским правительством затем, чтобы задержать сибирскую пшеницу в не пустить ее в Центральную Россию. Так ограждались интересы русских помещиков и баснословные барыши могущественных хлебных фирм Ревеля, Либавы, Ростова - на - Дону, выступавших с русской пшеницей на мировом рынке. Россия голодала, а у Челябинского барьера, как у мертвой плотны бурлящие воды, пучился сибирский хлеб и не находил выхода к народу. Пшеница Алтая угрожала сокрушить свирепый барьер, и урожай 1868 года постоянно напоминал об этом.

Урожай 1919 года превзошел урожай 1868 года.

Урожай 1938 года оставил позади все предшествовавшие великие урожаи. То была историческая победа. В том году кулундинские пшеницы, выйдя на мировой рынок, прочно заняли там второе место вслед за пшеницами Заволжья, занявшими первое место.

Все это было известно многим «городским сеятелям» еще в первые недели по приезде в Кулунду, когда только вышли в степь - в палатки и вагончики - строить усадьбу зерносовхоза. Мечты о будущем урожае не то чтобы занимали все время у молодых людей, но иногда покою не давали.

Каким будет нынешний урожай, в год великого наступления на целину?

На холоду, у камня, задумывалась Ирина, беспричинно толкала Михаила Тимошенко в спину и сердилась:

- Хоть бы перестал ты стучать!

- Да как же это я могу? - удивлялся тот.

- Ну, перестань хоть на минуту! - Ее большие, как у оленя, и обычно даже в смешливости покойные глаза выражали теперь явную тревогу. - Миша, скажи мне... - говорила она, - неужели я такая никудышная, что умею есть только готовый хлеб, а вырастить его не умею?

Ирине было семнадцать лет, и ее сновидения не уходили еще дальше парты десятого класса, который она закончила слишком рано. Ее отец - московский инструментальщик - рассудил, что близость к природе будет для его дочери куда полезнее, нежели асфальт и дым Шаболовки. И это оправдалось: Ирина окрепла в степи, похорошела и выпрямилась, как стебелек, набравший силу.

Все время она проводила в поле - должна была замеривать каждую пядь целины, затем пахоты, затем посевов; она знала число кустиков, что взошли на каждом квадратном метре, затем - число колосьев, что появились из трубок стеблей. И она же точно знала, здоровы ли колосья, сколько в них зерен. Это был целый мир, в котором девушка видела множество жизненных историй: на том поле произошло то - то, а на том - другое. Не тракторы, а люди чертили на этих полях свои письмена, и она их читала, как захватывающую книгу.

Хлеба уже зрели. На участки начали вывозить комбайны и выстраивать их рядами за вагончиками; поджидали и самих комбайнеров. По железной дороге, что перерезала Кулунду, пошли эшелоны с уборочными машинами. Шли они день и ночь, почти друг за другом. И в этом движении было что - то необыкновенное. Так шли эшелоны с танками и пушками с Урала на фронт во время войны.

Надвигалось что - то большое и небывалое...

Комбайнеры Кулундинского зерносовхоза вернулись с курсов за несколько дней до начала уборки хлеба. Их ожидали машины совсем новые, требовалось только их отрегулировать. С часу на час должны были прибыть комбайнеры - мастера с Юга. В их задачу входило стать шефами молодых комбайнеров, вместе с ними провести всю уборку и таким путем передать «городским сеятелям» свой богатейший опыт. На участок Флорентьева ехали мастера из знаменитого совхоза «Гигант» - люди, работавшие на комбайнах еще в те времена, когда их подшефных не было я на свете.

Никандр задержался во Флорентьевке: там тоже был новый целинный зерносовхоз, и Флорентьеву было поручено досконально изучить тамошние так называемые «уборочные магистрали» - схему нарезки уборочных площадей для комбайнов и путей подхода к ним разгрузочных автомашин, бензозаправщиков и повозок с пищей. Карты магистралей наконец были в кармане у Флорентьева, и он направился домой.

Со станции Кулунды он отправил чемодан на попутной матине, а сам пошел пешком с небольшим сверточком в руках, благо поздний вечер был хорош.

С большой дорога Флорентьев повернул в том самом месте, где некогда произошла его встреча с Вадимом. И сразу же он оказался среди хлебов, окружавших его со всех сторон и уходивших за горизонт. Это были чудо - хлеба! Ни одной посторонней былинки не виднелось в них, не ловил пытливый взгляд досадных пустот, плешей и лиховин. Флорентьев раздвигал густую пшеницу и видел почву, ровную, плитчатую я чистую, будто паркет. Нельзя сказать, чтобы пшеницы были слишком высоки - они доходили Никандру до груди, - но каков был колос! Он пружинисто гнул стебель тяжестью зерна. И вся эта гигантская масса золота шевелилась и покачивалась. Незримо возникала в ее пучине волна и катилась, исчезая вдали так же незримо, догоняемая новой волной. Кругом шелестело, нашептывало, чуть - чуть позванивало.

Давно уже Флорентьев бросил дорогу и шел по хлебам, высматривая, как они стоят, куда клонятся их колосья, примериваясь, как лучше будет заходить комбайну... Так, незаметно он вплыл в те поля, которые пахал и сеял сам. Они ничем не отличались, только яблоневая лесопосадка, - видневшаяся вдали, напоминала ему, что именно здесь он вместе с Вадимом прокладывал первую борозду на целине.

Кто - то стоял там, у лесопосадки, и махал платком Флорентьеву. Нетрудно было узнать Ирину.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• …
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• 10
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.