И тот отвечал:

- Это мне ничего. Вперед!

Вадим откинулся на спинку сиденья и запел. Через некоторое время ему стало так хорошо и легко, что он уже не чувствовал тяжелого хода плуга, не слышал характерного храпа вспарываемой проросшей земли; трактор словно бы начал удаляться от него, и виднелась лишь обледенелая будка. Что произошло потом, сразу трудно было разобраться. Флорентьев почувствовал, что трактор дрогнул и словно бы захромал. И в это время Вадим страшно закричал. Он уже не сидел у рычага, а лежал наполовину под бороной, и она тащила его за руку и за ногу по пластам и трепала во все стороны.

... От вагончиков было видно только, как погас свет на флорентьевском тракторе.

- Ну вот сейчас и придет твой напарник, - говорил бригадир Тихомолов новому трактористу Ивану Агееву, что прибыл из другой бригады на помощь Флорентьеву. - Напарник твой не шумлив, но имей в виду: тягаться с ним трудно.

- Поди, научит? - улыбнулся Иван Агеев. - Да и мы, сибиряки, в долгу не останемся.

И он глянул на своего прицепщика.

- Мы, сибиряки, от вечных целин, - бойко отозвался прицепщик. - Знаем, с чем их едят!

- А Ноздря, - продолжал Тихомолов уныло, - это, как говорится, «не герой нашего времени», яснее определить: пятно, а не человек. Весь в татуировке, размалеван, как декорация, так, что и не поймешь, где голова, где ноги. Как, бывало, спит в одних трусах да зашевелится сонный на койке, ну, чисто осьминог, спрут. И на харе у него - глаз не видно, одни ноздри расшиперены; так и втягивают все, что ни попадется. У Вадика кошелек, часы, фотоаппарат, костюм - все втянул.

- Ишь, сволота какая! - возмутился новый прицепщик и сплюнул.

Двадцать вихрастых голов вылезли из - под одеяла; мельтешили в вагончике красные блики от печки, освещая молодые заветренные лица, здоровые, сильные руки, сверкающие глаза. Кто - то яростно крикнул с сильным дагестанским выговором:

- Ноздря - подлец!... Я не могу спокойно говорить о нем!

И говоривший возник возле стола, за которым сидел бригадир.

- Слышишь, я заявляю... - голос дагестанца отяжелел, - заявляю: если появится Ноздря, я его положу под трактор. И бюрократа, который послал этого бандита и оскорбил всех нас этим... Да, оскорбил нас, комсомол и всю советскую молодежь... Я этого бюрократа ненавижу, объявляю тоже подлецом!

Вагончик загудел, как встревоженный улей. В это время дверь распахнулась от сильного толчка ногой, и в вагончик поднялся сгорбленный, черный от тракторной копоти и горя Флорентьев. На руках у него лежал сын поэта.

Вадим был без сознания и бредил:

- Сейчас я подниму борону... Вперед!... Сейчас я подниму борону...

Это было горе. Не только подлость одного человека внесла его в юные сердца. Его внесли и те директоры заводов, что в своей холодности превзошли всякую меру и послали на великое всенародное дело таких людей, как Ноздря. Поняли ли эти директоры, какую совершили ошибку? Трудно сказать. Что же касается до жизни на целинах, то она шла своим чередом, лишь Никандр Флорентьев стал несколько мрачнее обыкновенного и с нетерпением поджидал Вадима из больницы: уже заканчивался сев, оставались последние гектары, и Никандру хотелось, чтобы Вадим хотя бы немного поработал на сеялке.

Но вот был засеян последний гектар, и Флорентьев сошел с трактора. Вадим не появлялся. Прихватив бутылку легкого вина, Никандр зашагал по дороге на Кулунду.

Их встреча произошла в степи. Еще издали Флорентьев узнал размашистую фигуру Вадима. Он шел, прихрамывая, и что - то кричал.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.