- Скажете, мама, такое (и нас обоих, как малых детей, к себе пригорнул). Зачем это я буду садиться на их территории, патроны тратить? Я другой выход найду...

«Что ж, Николай, - думаю. - Не зря ты погиб. Сколько фашистов сжег! Сколько горючего фашистского за раз извел! Сколько танков и самолетов немецких затормозил!... Дорогая твоя смерть!...»

Ходят, слышу, за спиной товарищи по цеху, переговариваются, а я глаз от огня отвесть не могу. Вижу, как огненный столб летит, как нефть в цистернах запылала, как расплавленная фашистская сталь ручьем потекла. Вижу, Николай мой из последних сил рукоять сдавил и не зажмурил глаза в дыму. С открытыми глазами встретил смерть.

- Так их, Николай, так! Огнем их, проклятых! Пусть пеплом развеются по нашей земле!...

Двенадцать лет прожила я с ним. И за все эти годы один только раз расстались надолго. Было это в 1932 году, когда партия послала его учиться в летную школу.

Вспоминаю сейчас нашу жизнь, и кажется мне, что вся она прошла на аэродроме под взмах флажка стартера, у посадочной буквы «Т». Неожиданные проводы. Неожиданные встречи. Долгие дни ожидания, когда все кажется: вот летит!...

В Донбассе, от земли, которую когда - то Ворошилов со своими шахтерами защищал от немцев, оторвался и полетел Николай. Он мог работать с утра до вечера без передышки. И вот он приезжает в Москву, и на петлицах по четыре треугольника. Он пилот.

Началась наша военная жизнь.

Товарищи его все рвались в истребительную. Какой молодой пилот не мечтает об «ястребке»? А Коля не мечтал. Твердо знал: его место на многомоторной машине.

Ночью частые учебные тревоги. Кажется, будь я на месте Николая, сломя голову помчалась бы к дверям. А он встанет, посмотрит на часы, оденется, и все это спокойно, не торопясь. Потом узнаю: Коля у своего самолета первый.

Удивительно хорошо чувствовал он время. Это, должно быть, осталось с той поры, когда он работал хронометражистом на заводе.

Бывало, вернется с аэродрома вечером и сразу за письменный стол. Раскроет книги, тетрадки... На его столе была чернильница из эбонита. Николай выточил ее сам после чкаловского перелета в Америку. Вокруг земною шара летит чкаловский самолет, а внизу стоят самолетики в ожидании. Этим он хотел сказать, что вслед за Чкаловым готовы к подвигу и другие советские летчики. Чкалов был его любимым героем.

На стене перед столом висела начерченная им схема летного района. Все там было помечено: и речки, и холмы, и дороги.

Иногда он просил меня:

- Полетай, Аня, со мной, - покажет пальцем, а сам отвернется, как честный школьник от шпаргалки. - Спрашивай, какие по пути есть ориентиры.

Когда спать ложился, всегда напевал «Любимый город может спать спокойно». Иногда заснешь, и сквозь сон слышишь голос: «...может спать спокойно». Это значит: Коля закончил трудовой день.

Но ему самому не часто удавалось спать спокойно. Однажды весенней ночью 1939 года Николая подняли с постели, а утром мы увидели опустевший аэродром.

Только через четыре месяца он вернулся. О многом хотелось спросить. Но посмотрела в его спокойные, веселые глаза и поняла: спрашивать бесполезно, все равно не скажет, как воевал.

Только мельком, со слов товарищей, узнала, как бились они в далекой Монголии, как вели тяжелые машины между сопками.

Глубокой осенью, под утро, снова сирена подняла Николая. Поцеловал, сказал:

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.