Писемский

Сергей Плеханов| опубликовано в номере №1500, ноябрь 1989
  • В закладки
  • Вставить в блог

Силуэты

Летом 1853 года литературный Петербург был крайне заинтригован появлением писателя, о котором уже несколько лет говорили как о крупнейшем таланте, чьи сочинения были у всех на устах. Однако никто из столичных прозаиков, критиков и журналистов не знал его лично. Стать звездой первой величины в современной изящной словесности, ни разу не побывав на невских берегах?! Выйти на одно из первых мест по популярности, сидя в губернской глуши?! Такого не случалось, пожалуй, ни с одним из признанных корифеев отечественной литературы тех лет.

И вот он, наконец, объявился в столице. Посмотреть на автора острокритических повестей, послушать того, кто так смело возвысил свой голос в защиту прав женщин, против застойности провинциальных нравов. едко высмеял уездных чайльд-гарольдов. — к этому стремились не только собратья по перу, но и все те. кто придерживался либерального образа мыслей, кого возмущали многочисленные, по их мнению, пороки русской действительности.

Звали молодого писателя Алексей Феофилактович Писемский. Он приехал из Костромы, где служил в канцелярии генерал-губернатора.

В домах петербургских литераторов Писемский быстро сделался одним из самых желанных гостей. И дело было не только в его мастерском чтении или в достоинстве новых его сочинений. Собратьев по перу привлекла прежде всего человеческая самобытность Писемского, его решительная непохожесть на других. Характерно при этом, что среди новых его друзей вообще не было славянофилов — весьма влиятельной в то время литературной партии. Тургенев, Дружинин, Некрасов резко отличались от них не только своими взглядами, но и даже бытовыми привычками. Может, поэтому Писемский, в известном смысле единомышленник Погодина. Григорьева и Островского, живших в Москве и хорошо знакомых Алексею Феофилактовичу (он напечатал первые свои произведения в «Москвитянине». органе славянофильского направления). показался в Петербурге представителем какого-то патриархального мира. Павел Анненков даже спустя несколько десятилетий хорошо помнил то удивление, которое вызвал у него и его друзей пришелец из Костромы:

«Трудно себе и представить более полный, цельный тип чрезвычайно умного и вместе оригинального провинциала, чем тот, который явился в Петербург в образе молодого Писемского, с его крепкой, коренастой фигурой, большой головой, испытующими наблюдательными глазами и ленивой походкой. На всем его существе лежала печать какой-то усталости, приобретаемой в провинции от ее халатного, распущенного образа жизни и скорого удовлетворения разных органических прихотей. С первого взгляда на него рождалось убеждение, что он ни на волос не изменил обычной своей физиономии, не прикрасил себя никакой более или менее интересной и хорошо продуманной чертой, не принарядился морально, как это обыкновенно делают люди, впервые являющиеся перед незнакомыми лицами. Ясно делалось, что он вышел на улицы Петербурга точно таким, каким сел в экипаж. отправляясь из своего родного гнезда. Он сохранил всего себя, начиная с своего костромского акцента и кончая насмешливыми выходками по поводу столичной утонченной жизни, языка и обращения.

Все было в нем откровенно и просто. Он производил на всех впечатление какой-то диковинки посреди Петербурга, но диковинки не простой, мимо которой проходят, бросив на нее взгляд, а такой, которая останавливает и заставляет много и долго думать о себе».

Когда в каком-нибудь европеизированном доме заходила речь о женских правах — теме весьма модной в ту пору. Писемский вдруг огорошивал всех неожиданным заявлением:

— Да полноте, сударь, есть ли из-за чего огород городить? Женщина — только подробность в жизни мужчины, а сама по себе, единолично взятая, никакого значения не имеет.

— Но любовь?.. Но жизнь сердца?! — восклицал пораженный исповедник жоржсандовского кредо.

— Э-э. поменьше бы вы читали романов... Серьезные отношения между мужем и женой возникают только с появлением детей. И вообще обязанности мужа к своей супруге исчерпываются возможно лучшим материальным содержанием ее.

Поднимался шум. Писемского обвиняли в ретроградстве. Кто-то кричал: «Но вся Европа...» Другой заклинал: «Жорж банд дала миру новое евангелие!..»

Однако Алексей Феофилактович не сдавался, напротив, с лукавой улыбкой он еще подливал масла в огонь:

— По учению эмансипации у вашей супруги должен быть, во-первых, вы — муж, во-вторых, любимый ею любовник, в-третьих, любовник, который ее любит...

И это заявлял автор романов «Богатый жених». «Виновата ли она?», писатель, которого все привыкли считать защитником русской женщины — жертвы уродливого семейного строя!

Но многие догадывались, что говорит он так просто из желания идти наперекор общепринятым мнениям...

Постепенно к парадоксальным высказываниям Писемского привыкли, и он стал вполне своим во многих литературных кружках. По четвергам Алексей Феофилактович появлялся у Краевского. издателя «Отечественных записок», где сходилось в эти дни многолюдное общество, в основном писатели и артисты, однако бывали и крупные сановники, светские господа. Но особенно тесные связи установились у Алексея Феофилактовича с группой писателей, печатавшихся в «Современнике». Они собирались самым узким составом, и при этом никогда не присутствовали случайные посетители, которых немало бывало на «журфиксах» Краевского.

На знаменитой фотографии 1856 года, где сняты ближайшие сотрудники «Современника» Алексея Феофилактовича нет только потому, что его не было в Петербурге. Ведь за несколько месяцев перед тем, как Тургенев, Толстой, Гончаров, Островский, Григорович и Дружинин отправились в салон Левицкого сниматься на дагерротип, Писемский чуть не ежедневно виделся с ними. И если б не годичная командировка Морского министерства на Нижнюю Волгу и Каспий, надолго оторвавшая его от друзей, на хрестоматийном снимке был бы и Филатыч, Ермил — этими именами звали его в кружке и ценили за то, что Писемский ярко, точно и остроумно определял характерные особенности лиц и общественных явлений. Его суждения о собратьях-писателях надолго западали в память собеседников. При этом, однако. Алексей Феофилактович не выглядел литератором-профессионалом, любящим поучать, а смотрелся скорее как добродушный, несколько безалаберный помещик — собачник, кутила, чревоугодник.

Переехав в столицу, писатель продолжал много работать. В основном в эти первые петербургские годы был создан и роман «Тысяча душ», до сих пор остающийся самым известным произведением Писемского. Ни над одной из своих книг Алексей Феофилактович не работал столь продолжительно. Задуманный еще в Костроме, роман по ходу писания претерпел несколько весьма существенных изменений, что отразилось и на стройности его композиции, и на единстве идейной концепции.

В пору николаевских «строгостей» (до 1855 года) нечего было и думать о создании широкого полотна. изображающего Россию на социально-политическом «срезе». Писатель признавался друзьям, что сделал своего главного героя Калиновича смотрителем уездного училища, а не губернским чиновником, так как опасался, что, задев службу, навлечет на себя гнев цензуры. Оттого-то. когда условия для печатания стали благоприятными, писатель «на ходу» произвел своего героя — Калиновича — в вице-губернаторы и послал его воевать с чиновным произволом в ту самую губернию, где он когда-то мелко и бесславно подличал.

Осенью 1854 года Алексей Феофилактович писал из своей родовой усадьбы Раменье кузену жены Аполлону Николаевичу Майкову: «Не знаю, писал ли я тебе об основной мысли романа, но во всяком случае вот она: что бы про наш век ни говорили, какие бы в нем ни были частные проявления, главное и отличительное его направление практическое: составить себе карьеру, устроить себя покомфортабельнее, обеспечить будущность свою и потомства своего — вот божки, которым поклоняются герои нашего времени — все это даже очень недурно, если ты хочешь: стремление к карьере производит полезное трудолюбие, из частного комфорта слагается общий Комфорт и так далее, но дело в том, что человеку идущему, не оглядываясь и не обертываясь никуда, по этому пути, приходится убивать в себе самые благородные, самые справедливые требования сердца, а потом, когда цель достигается, то всегда почти он видит, что стремился к Пустякам, видит, что по всей прошедшей жизни подлец и подлец черт знает для чего!»

  • В закладки
  • Вставить в блог
Представьтесь Facebook Google Twitter или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.

В 12-м номере читайте о «последнем поэте деревни» Сергее Есенине, о судьбе великой княгини Ольги Александровны Романовой, о трагической судьбе Александра Радищева, о близкой подруге Пушкина и Лермонтова Софье Николаевне Карамзиной о жизни и творчестве замечательного актера Георгия Милляра, новый детектив Георгия  Ланского «Синий лед» и многое другое.



Виджет Архива Смены