Стальной трос изгибался черной дугой над бледно-зелеными пенящимися бурунами, и паром, вздрагивая, медленно, почти неприметно для глаза, двигался к берегу. Старик-паромщик, низенький, с благообразной расчесанной бородой и круглой, блестящей, как бронзовая чаша, лысиной, не спеша работал рулевым веслом. Мальчонка, помогавший старику, быстро накинул проволочное кольцо на столб у въезда, отодвинул шест. Дожидавшиеся телеги, громко дребезжа, въехали на паром. Коржик и Нифонт вели под уздцы пугавшихся лошадей. Нифонт обратился к старику:

- Дед, а дед, правда, что паром у Камволинокой ослаб?

Старик, усиленно работая веслом, посмотрел вверх на звенящий жгут каната и закричал мальчишке:

- Левей держи, нажимай левей!... Вопроса Нифонта он должно быть не расслышал.

Когда телеги съехали на противоположном берегу и Коржик нащупывал в кармане деньги для уплаты за перевоз, Нифонт тронул старика за плечо и повторил вопрос. Паромщик смотрел на руку Коржика, отсчитывавшего медяки, потом пересчитал их на своей ладони снова, всыпал в кисет из-под табака и, только спрятав кисет, ответил, трогая бронзовую, блестевшую каплями пота лысину:

- Езжай, сперва, до Камволинской, там видно будет... - Отходя добавил:

- Паром как паром - раз прошел, другой раз глядишь сорвало.

Коржик погнал лошадей рысью, распевая во весь голос: «Мы молодая гвардия рабочих и крестьян...» Нифонт ехал следом, оглядываясь на реку, по которой опять двигался паром.

«Ему верно за семьдесят, а он во как машет, способный старичок», одобрительно подумал он и начал подсчитывать, сколько паромщик зарабатывает в день.

В Камволинское телеги приехали к полудню, и только там путники узнали, что паром сорвало еще третьего дня и что до сих пор он не починен. Коржик длинно и скверно выругался, свернул с дороги, въехал под деревья и начал распрягать.

- Эй, хозяин, - закричал Нифонту ойрот в кожаной фуражке, - зачем кругом не ехал, теперь стоять будешь...

Нифонт сердито посмотрел на улыбающееся лицо говорившего и повернулся к коням. «Ему шутки, а нам... Ну и жизнь, - бормотал он. - А старичок сволотной, оказывается: «езжай сперва до Камволинского»... Нифонт вспомнил сдержанную улыбку паромщика - вот пакостный старичок! Он не удержался и плюнул.

На берегу было людно: вдоль изб Камволинского, загораживая спуск к воде, стоял небольшой обоз переселенцев. Кони у них были кормленые, рослые и должно быть хороших кровей, - переселенцы боялись отпускать их от себя, и они паслись здесь же, усеяв спуск к воде серыми, белыми, коричневыми и черными пятнами. Крепкие ошипованные телеги, а у некоторых двуколки с парусиновыми верхами, стояли, задрав вверх оглобли, и казалось, что над рекой вытянулись длинные нетерпеливые руки, зовущие паром.

Но парома не было. Он виднелся на той стороне справа, далеко у скалистого берега, куда его отнесло, когда подгнивший столб, к которому был привязан канат, сломался.

На той стороне, покрывая весь берег волнистой черно-бело-пегой овчиной, - шевелилось большое стадо. Коржику было видно, как суетились и бегали пастухи, не давая разбрестись стаду. Ветер доносил щелканье бичей и крики. На том берегу тоже стояли телеги, горели костры, и оттуда над рекой в горячее, душное, как перед грозой, небо поднимался вместе с курчавыми дымами костров смутный, тревожный гул.

А Бия, вздувшаяся, грязно-рыжая, как расскакавшийся, сорвавшийся с повода конь, неслась мимо уставших, озлобленных людей, неслась, разбрызгивая пену у берегов, и казалось, что нет такой силы, которая могла бы ей противостоять.

Но на этом берегу было тихо. Переселенцы спокойно сидели и лежали вокруг костров, дожидаясь, когда поспеет пища. Коржик с завистью посмотрел на сочные белые ломтики сала, которые неспеша нарезал высокий, худой и костлявый старик в казацкой, с красным околышем фуражке. Длинная борода старика желтой волной стекала в миску. Старик поставил миску на траву, приложил темную жилистую руку к глазам и посмотрел на взгорье. Усмехнувшись в бороду, отвернулся, крикнув что-то красивой молодухе, возившейся у треноги, и принялся за еду. На взгорье, за избами, у нависшей над заимкой крутой скалы, устанавливали новый столб. Столб шатался и сверкал желтой, как сливочное масло, поверхностью. Вокруг него возились несколько человек, и среди них Коржик различил знакомое чумазое лицо колхозника из Тундошки, который приезжал к ним в Турочак, когда договаривались о соревновании. Тундошкинец уминал оглоблей землю в яме. Он высоко поднимал оглоблю перед собой и с силой опускал, громко ухая и пыхтя, как паровик. Его большое мясистое лицо, густо заросшее курчавой черной бородой, лоснилось от пота; пот пропитал бороду, она слиплась и казалась приклеенной. Подпоясанная синяя в полоску рубаха потемнела на его спине, ходуном ходила на высоко поднимавшихся лопатках.

Коржик полез на косогор.

- Подсоби мало-мало, - сказал ойрот в кожаной фуражке, работавший лопатой, и улыбнулся. Коржик подпер плечом покачнувшийся столб.

На реке с лодки спускали в воду канат. Канат запутался и не шел. Лодку, несмотря на усилия гребцов, быстро сносило.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.