- Не только баб - и вас щупаем помалу, - съязвил Коржик и увидел, как затряслась фуражка на голове казака, оскалились крепкие клыкастые зубы, и борода желтым веником замела па траве... Старик смолчал, Нифонт продолжал рассказывать:
- А вернулся я, под Колчака попал, опять меня взяли. Вернулся от Колчака, огляделся малость - баба моя извелась, старухой глядит, а я с ней и не жил как следовает; ребята подросли, каждый сам себе хозяин, меня за отца еле признать соглашаются, изба развалилась - ни коровы, ни лошади. Не хозяйство - одна слякоть. Ну, однако, имел я упование на бога - ежли, думаю, из стольких бед меня вывел - и тут выведет, шибко я тогда религию уважал...
Однако не вышло у меня с хозяйством: старший сын - в Бийск подался, второй - гляжу, комсомолом заделался, а меньшой мой совсем не знаю, в кого вышел: только знай, что молится и книжки священные читает, с коржиками снюхался, со старшими братьями даже разговаривать перестал... Уйду, говорит, праведной жизни искать. Уйду и уйду. Мой комсомол о прошлом годе приходит и говорит: «Давай, отец, в колхоз. Я тогда и слова такого не знал: что такое колхоз». Подумал я с бабой моей, некуда нам податься, пошли за комсомолом в колхозное хозяйство. Там вот и живем помаленьку. А меньшой так и ушел - не понравился ему колхоз. Бродит он теперь где, праведной жизни ищет. - Нифонт задумчиво покачал головой. - Я вот промаялся, не нашел, авось ему достанется, кто знает?..
- Три войны прошел ты, Нифонт Семеныч, а разума и не набрал!
Слушавшие недовольно обернулись на уверенный голос и посмотрели на Коржика. Нифонт обиженно пожевал губами, но Коржик не дал ему раскрыть рта.
- По-твоему значит, правильная жизнь через религию приходит? Так что ли, говори - так? - наседал он на Нифонта, быстро помаргивая нетерпеливыми глазками.
- Не знаю, я теперь ничего не знаю, - отмахнулся Нифонт.
- А вот узнай!
Коржик, не дождавшись ответа, развернул газетку, которую взял у Пырного, и прочел:
«Поповщина бьет отбой. В течение 15 лет я камлал и обманывал алтайцев, убедился, что религия - это дурман для народа, чтобы закабалять трудовое население. Снимаю с себя сан кама, прошу всех камов и ярлыков последовать моему примеру и заняться трудовой жизнью. В данное время я учусь в ликпункте и ликвидирую свою неграмотность.
Кармаев Иотук, село Актел, Шабалинского аймака».
- Вот тебе и праведная жизнь! - Коржик торжествующе засмеялся. - Одна темнота и обман.
- Так-то про «камов», - неуверенно возразил казак, - они в роде колдуны... инородцы, по-старому как бы сказать...
- Зачем на Алтай идешь, если там инородец? - спросил нахмурившийся ойрот в кожаной фуражке.
- А куды деваться-то?
- А вы кто будете сами? - быстро спросил Коржик.
- Кто? Трудящие крестьяне, - отозвалось несколько голосов, - на новые земли едем.
Старый казак провел рукой по пышной желтой бороде, словно ощупывал ее, и, раздувая усы, зло усмехнулся:
- Пишут - власть на местах, а она, выходит, законы ломает, эта власть. Нет такого закона, чтобы землю начисто отбирать!...
- Имеется точный закон из Москвы, что все граждане могут снимать у алтайцев землю, которая гуляет, - неспеша и четко выговорил молчавший до сих пор обозник с плоским желтым безволосым лицом и усталыми ласковыми глазами.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.