В центре - полный генеральский мундир. По обе стороны - другие мундиры в шитье и звездах. На плечах толстенного генерала - тяжелые эполеты. В окна конференцзалы видны фиванские сфинксы и за Невою - колонное полукружие священного синода.

Секретарь читает: «Совет Императорской Академии Художеств к предстоящему, в будущем году, столетию Академии для конкурса на большую золотую медаль избрал сюжет из скандинавских саг: пир в Валгалле. На троне - бог Один, окруженный богами и героями. На плечах у бога два ворона. В небесах сквозь арки дворца Валгаллы в облаках видна луна...»

Чтение секретаря переходит в речитатив: «Как велика и богата даваемая вам тема, насколько она позволяет человеку с талантом высказать себя в ней, объяснит вам ваш уважаемый ректор Бруни».

У ректора Академии Бруни не лоб - чело! На груди кротко мерцают звезды. Художник Бруни не идет - парит как его мадонны. Сейчас польется речь, украшенная метафорами, изящными и соразмеренными, ибо «художник - поэт и поэт классический».

Но дорогу ректору Бруни резко пересекает студент Крамской. У Крамского дрянная клочковатая бородка, острые серенькие глаза, - отнюдь не очи, - глубоко в орбитах.

Герои встречаются на пересечении диагоналей. Вопреки правилам академической композиции они повернуты к публике в профиль.

«Просим позволения сказать несколько слов. Мы два раза подавали прошение о том, чтобы Совет разрешил нам избирать темы для конкурса свободно, согласно вкусам и склонностям каждого. Совет не нашел возможным исполнить нашу просьбу. Не смея думать об изменении академических постановлений, мы просим покорнейше освободить нас от участия в конкурсе», - и тринадцать бывших конкурентов на золотую медаль покидают конференц-залу.

В тот же день, 9 ноября 1863 г., президент Академии обращается к начальнику 3 - го отделения с просьбой не пропускать в печать сообщения о конкурсном скандале. Крамола! Бунт в императорской Академии! Кто бы мог подумать!

Лицам, более внимательным к миру чем академические «боги», происшествие на конкурсе не показалось бы неожиданностью. Уже в конце 50 - х годов облик Академии изменился. На первый взгляд, изменение было невинным: возросло количество жанристов, т.е. художников, пишущих не исторические и религиозные, а бытовые картины.

«Боги» были настроены благодушно: жанристов даже награждали медалями.

«Отдых на сенокосе» Морозова: усталые, нахмуренные (крестьяне обедают на солнечном лугу. Что - то слишком серьезно для такого легкого сюжетца... Впрочем, написано неплохо, совсем неплохо - медаль.

«Сватовство чиновника к дочери портного» Петрова: портной недоверчиво разглядывает жениха, опьяненного собственным благородством. Утюг и прочие мелочи портновского обихода. Натюрморт недурен. Напрасно портной повернут в профиль. Но стоит ли подходить со строгими требованиями к жанру, этому низшему роду живописи... Конечно, в этом роде писал академик Венецианов... Очень мило! Почему бы не поощрить юношу?

«По живописи разных родов академик Венецианов первый открыл в России путь к сему приятному роду живописи, изображающему разные домашние и народные явления. Не довольно того, что он сам упражнялся в этом искусстве с большим успехом, он еще образовал целую школу молодых сего рода живописцев, от которых должно ожидать современен больших успехов совершенства, особливо в перспективных видах внутренности зданий», - так писал в 1829 г. президент Академии Оленин. Успех «сего приятного рода живописи» превзошел ожидания президента: жанр - бытовая живопись - вырос настолько, что стал оттеснять другие виды. И характер жанра изменился: он утратил «приятность».

Не довольствуясь «перспективными» видами, жанристы стали затрагивать скользкие темы. Они посягали и дерзали.

Тринадцать «взбунтовавшихся» конкурентов были жанристами.

Отказаться от конкурса - значило отказаться от золотой медали, т.е. от длительного пребывания заграницей на казенный счет.

Отказаться от конкурса - значило отказаться от обеспеченной, сытой будущности.

И третье: надо было немедленно очистить мастерские.

В мастерских Академии не только работали; там спорили до хрипоты. Часто ночевали. На столах и подоконниках вместе с тюбиками и огрызками валялись вконец зачитанные журналы и книги: «Разрушение эстетики» Антоновича, «Искусство» основателя анархизма Прудона, «Пушкин - Белинский» всеотрицающего Писарева. А в ящике бережно хранился номер сатирического журнала «Искра», в котором было отчеркнуто: «Искусство не принесло никакой пользы народу. Не дало никакого содержания, потому что само было в высшей степени бессодержательным. С первого же времени оно сделалось у нас забавою для людей знатных и богатых и до сих пор остается забавою... Искусство должно стать благом народа, потребностью народа...»

То были шестидесятые годы, годы столкновения феодальной и новой, капиталистической России, годы роста буржуазии и примирительных реформ, годы подъема и брожения умов.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.