Рэй Брэдбери, «Вино из одуванчиков». Харпер Ли, «Убить пересмешника...». Дж. Сэлинджер, «Над пропастью во ржи». Три разных писателя, три непохожие судьбы, три неодинаковые книги. Но одно пронзительное, роднящее эти книги чувство — обнаженной, острой боли за малых сих: что с ними будет, когда их захлестнет волна взрослой жизни, выживут ли они, сумеют ли сохранить в себе неподдельную честность детских мер правды и доброты. И чувство страха: неужто же только изменой детству, его идеалам, забвением незабываемого, неужто же только такой жестокой ценой человек может сохраниться, выжить в море стандартных установлений, правил, которые выдуманы будто нарочно, чтобы убить детство.

И кто придумал эти правила?

Надо же — бывшие дети, ныне взрослые!

Не правда ли, удивительный парадокс: главные недруги детей — те, кто ими когда-то был. Вбив себе в голову, возомнив почему-то, что правила детства существуют только для детства, да и то эти правила ошибочны, взрослое большинство навязывает свой кодекс поведения, понятный ему, и если бы одна только глупость, или жестокость, или непонимание руководили им! Нет, нет, в том-то вся и беда, что очень часто взрослые движимы лучшими чувствами, благими намерениями, даже любовью, и вот именем любви, изо всех сил стараясь помочь детям, они почем зря выжигают эту самую любовь в яростном старании сделать из детей людей.

Будто дети не люди!

Лев Николаевич Толстой так представлял себе типичное взрослое заблуждение:

«В этом заключается вечная ошибка всех педагогических теорий. Мы видим свой идеал впереди, когда он стоит сзади нас. (...) Здоровый ребенок родится на свет, вполне удовлетворяя тем требованиям безусловной гармонии в отношении правды, красоты и добра, которые мы носим в себе; он близок к неодушевленным существам — к растению, к животному, к природе, которая постоянно представляет для нас ту правду, красоту и добро, которых мы ищем и желаем. Во все века и у всех людей ребенок представлялся образцом невинности, безгрешности, добра, правды и красоты. Человек родится совершенным, — есть великое слово, сказанное Руссо, и слово это, как камень, останется твердым и истинным. Родившись, человек представляет собой первообраз гармонии правды, красоты и добра. Но каждый час в жизни, каждая минута времени увеличивают пространства, количества и время тех отношений, которые во время его рождения находились в совершенной гармонии, и каждый последующий шаг и каждый последующий час грозит новым нарушением и не дает надежды восстановления нарушенной гармонии.

Большей частью воспитатели выпускают из виду, что детский возраст есть первообраз гармоний, и развитие ребенка, которое независимо идет по неизменным законам, принимают за цель».

Первообраз гармонии правды, красоты и добра...

Повторим же еще и еще раз эти слова, вдумаемся не в поверхностный смысл формулы, но вглядимся в глубину представления, в существо мысли и положения, обернем вспять нашу повзрослевшую память, чтобы вспомнить себя и невозвратную жизнь, невыцветающую от времени, всегда озаренную солнцем, напоенную запахами цветов, спиленного дерева или угля, волшебно таинственную, полную шорохов невидимых существ, движений живых трав, манящую, дарящую откровение, радость, но и страх, но и непонимание, но и боль — обернем нашу память вспять к детству, и я не сомневаюсь — всякий раз, сколько бы ни возвращались туда, первое чувство, которое одолевает нормального человека, — тоска по невозвратности, страдание от необратимости времени и бытия и желание очистить, очистить, очистить свою взрослую жизнь пусть наивными, зато такими чистыми идеалами собственного детства...

Эта мысль не названа впрямую в книгах Брэдбери, Ли, Сэлинджера, но она — главные стропила их сочинений, внутренняя основа, на которой все держится, атмосфера, в которой только и может дышать действие. «Вино из одуванчиков», «Убить пересмешника...», «Над пропастью во ржи» — три блестящих гуманистических панегирика в защиту детства, три гимна человечности, три адвокатские речи в пользу доброты, любви и добросердечия.

Но только ли?

Власть подлинного искусства заключена в яркости образных представлений. Однако подлинным шедевром сочинение может стать лишь при том условии, что яркая образность сливается в глубокую философскую концепцию.

Не думая о том нисколько, ничуточки не заботясь об этом, Брэдбери, Ли и Сэлинджер представляют нам с вами свои личные философские выводы, которые обладают свойствами вовсе не философски-уравновешенными — они врываются, не спросясь, в наши сердца, в наши души, заставляя нас содрогаться от чувства справедливости и несправедливости, от боли и радости, от смеха и тоски.

В чем же суть этих философий?

Главная общая идея всех трех книг, как, впрочем, истинно гуманистических произведений литературы и искусства вообще, прикасающихся к теме детства и — добавим — старости, есть защита, охранение тех, кто — еще или уже — слаб, нуждается в поддержке, в помощи, в духовной силе всех, кто силой такой обладает.

Дети и старики. Старики и дети. Два этих возраста можно уподобить двум Великим Озерам, сообщающимся между собой стремительной рекой взрослого бытия. Многим кажется, что река эта и есть главный стержень жизни, а опровергнуть такое утверждение не всегда просто, потому что взрослому миру многое дано и многое на него возложено, однако детство и старость обладают двумя свойствами, перед которыми надобно отступить, которые следует осмыслить и не забывать ни на день — Начальностью и Конечностью всего сущего. То есть нас самих.

Глупы ли, жестоки ли, неправедны ли взрослые, — причинность не имеет ровно никакого значения! — они всегда одинаково не правы и немудры, если позволяют себе такую нищенскую роскошь, такое ничтожное расточительство — не помнить, попирать, не уважать, унижать, отвергать, не любить, отталкивать человеческую Конечность, иными словами — самих себя, свое начало и конец.

Казалось бы, все так просто — помни лишь самого себя в детстве, предполагая собственную же старость, ан нет, взрослый мир часто демонстрирует поразительное безрассудство, чудовищный эгоизм, и примеры конкретного бытия дарят нам, увы, печальные образцы взрослого отмежевания от детства и старости, глупейшего возведения плотин перед Озерами детства и старости, будто эти взрослые умышленно норовят остановить скорость реки собственной жизни.

Нет, это еще никому не удалось — замедлить течение жизни и пожить дольше благодаря ожесточению, злобе, нетерпимости, обращенным к слабым мира сего. Жизнь можно продлить лишь одним, благородным способом, сея любовь и добрую память в душах тех, кто идет вслед за нами, и таким образом продлевая свое духовное существование.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.