Волшебный, таинственный театр!.. Таким он представляется зрителям. И, как правило, зритель не догадывается, каким напряжением духовных и физических сил большого числа людей достигается это чудо. Чудо театра... И хорошо, что не догадывается; таков закон сцены — если зрителю «виден пот» (по образному выражению Майи Плисецкой), значит, ушло вдохновение, кончилось искусство, осталось ремесло.

Искусство-игра, искусство-забава — такой миф о своем творчестве любят распространять художники, стараясь скрыть от нас тяжелейшее бремя работы, которое обрушивается на них.

А ведь вдохновение, «как избалованная девка, — говорил Пушкин, — приходит на все готовенькое». Это «готовенькое» и есть тот самый многодневный, скрываемый от нас кропотливый труд.

Большая роль в создании спектакля отводится художнику-декоратору. Представление о нем как об оформителе спектакля, расписывающем задник и подбирающем реквизит и костюмы, давно устарело. Работа художника в современном театре все более усложняется, все более требует театральной специализации. Уже редко кто из «чистых» живописцев решается работать на театре (последним, кажется, был Пименов). Сегодня художник опирается на точный инженерный расчет. Показать в выставочном павильоне работу театрального художника во всей значимости — задача непростая. В прямоугольной железобетонной архитектуре Центрального Дома художника на Крымской набережной в Москве с огромными, во всю стену — от пола до потолка — окнами, с широкими стандартно - комфортабельными фойе, с эскалаторами, ведущими в холодные, выкрашенные монотонно-серой краской залы, коридорами-галереями, освещенными люминесцентными лампами, нет игры света и тени, таинственных провалов кулис, высоко поднимающихся колосников, нет тайны. В современном здании властвует скупая целесообразность интерьеров аэропорта. Не знаю, приходилось ли кому-либо из читателей видеть эскизы современных архитектурных сооружений? Мне приходилось. В этих эскизах люди (согласно масштабу с архитектурой) изображаются треугольниками и кружочками. Вот таким же безликим «треугольником с кружочками» выглядит чело-зек в необъятных просторах современного интерьера.

Театр же, как и любое подлинное искусство (архитектура в том числе обращен к человеку. К каждому конкретно, а не ко всем в массе, что значит — ни к кому.

Привести к гармонии выставочный интерьер с характером экспозиции — эту задачу четко представлял себе главный художник IV Всесоюзной выставки художников театра, кино и телевидения Борис Мессерер:

— Театр, мне казалось, может быть показан достаточно эффектно и разнообразно. У нас была идея показать старинные костюмы наших лучших мастеров сцены, но надо было создать в этом помещении из мрамора и стекла атмосферу театра, соответствующую таинственности.

И вот по воле художника на огромные окна черным веером ложатся полотна кружев. Широкая мраморная лестница становится выставочным павильоном, ее пролет углубляется зеркальной стеной, отражающей высокие фигуры манекенов

В центральном фойе на невысоком настиле (театре), устланном вместо досок кусочками зеркал, возвышается стеклянный орган. Прозрачные трубы органа поддерживаются серебристыми металлическими подстаканниками. У органа группами расположены манекены в черных и светлых костюмах. Зеркальный театр обратным отражением удлиняет, увеличивает высоту органа, в трубах которого переключается, переливается электрический свет. В черные, серые и палевые краски строгого, но праздничного оформления зала врываются приглушенные красные цвета театрального панно, на котором изображены персонажи гиперболической пьесы Владимира Маяковского «Клоп» (панно Бориса Мессерера).

Мы привыкли, что на выставке нужен свет. Много света! Здесь, наоборот, свет приглушается, светящийся орган притягивает внимание. А в полумраке, задрапированный туго натянутыми от пола до потолка черными кружевами («мессереровской шторкой» — так назвали рабочие и художники выставки черное кружевное полотно), таинственной, фантастической лестницей выглядит эскалатор. На его ступенях, словно в почетной процессии, спускаются манекены, демонстрирующие искусство костюмеров театров страны.

Всего на выставке более 700 художников представили свыше 3000 работ — эскизы декораций и макеты, костюмы, реквизит, эскизы занавесов и панно, куклы, плакаты... Экспозиция выставки построена по строго региональному принципу. Такое расположение материала дает возможность познакомиться с индивидуальностями художников различных национальных школ и направлений и одновременно раскрывает тематику спектаклей, фильмов, созданных во всех регионах страны.

Рядом с крупнейшими мастерами сцены, хранителями лучших традиций советской сценографии — Ф. Ниродом, А. Лушиным, А. Арефьевым, С. Вирсаладзе, А. Васильевым, П. Лапиашвили, представлены работы художников среднего поколения — В. Левенталя, Э. Стенберга, М. Ромадина, Б. Мессерера, Е. Лысика, Д. Матейтене и других. Работы молодых занимают на выставке почти половину экспонатов. Фантазия, театральная условность, поиски формальных решений, без которых немыслим язык сцены, дали возможность молодым художникам более свободно использовать свою индивидуальность, свои способности и на равных соперничать в творческом поиске с известными мастерами. Что, к сожалению, не наблюдается в других видах искусства, где приток новых, свежих сил минимален. В декорационном искусстве сложились благоприятные условия для здоровой творческой конкуренции, бесконечного поиска неизвестного, новаторского в искусстве.

Казалось бы, что еще нового можно придумать в оформлении классической чеховской «Чайки»?

Однако оформление спектакля зависит от оригинального прочтения пьесы, от индивидуального видения режиссера и художника.

Рассмотрим работы двух мастеров. чтобы понять, как по-разному каждый из них понимает одну и ту же тему.

Вот эскиз декорации народного художника РСФСР Е. Куманькова к спектаклю, поставленному режиссером Ю. Киселевым в Театре юного зрителя имени Ленинского комсомола в Саратове. (Постановка осуществлена в 1983 году.) Куманьков решает декорации в поэтическом плане. Он романтизирует Чайку (Лизу). мечтающую о красоте жизни. Ее фигурка на сиренево-грустном фоне природы растворяется в необъятном пространстве. В трепетном движении она словно ищет и не может найти дорогу, которая оказывается совсем рядом. Романтический пейзаж только усиливает ощущение одиночества вокруг нее.

А вот как решен спектакль «Чайка» у молодого художника Артиса Буте. поставленный в Драматическом театре города Лиепая режиссером О. Кродерсом в 1986 году. Четкие плоскости полукружий, похожих на алые паруса, то парят над сценой, то опускаются вниз, превращаясь в кулисы домашнего декадентского театра XIX века, где Треплев произносит свои «космические» монологи. Фигура Треплева. стоящего около сбитых кулис, кажется фигурой Икара, и кулисы превращаются в два огромных крыла. А вдали — «алые паруса» — словно еще неведомые, не понятые людьми посланники далекой, прекрасной жизни. И тут же грубые садовые скамейки, мостки, уводящие в перспективу, снова полукружья, теперь символизирующие забор, — эти нехитрые детали декораций расположены на маленьких островках земли, вокруг которых то ли необозримое море, то ли необъятное космическое пространство. Весь пейзаж напоминает «островки» фильма «Солярис». одновременно и реальные. и вымышленные, вечные и проходящие. как и сами проблемы, поставленные Чеховым сто лет назад, но волнующие нас сегодня.

Работам молодых свойственны острота решения темы, гротесковость, гиперболизм, юмор. Это и эскизы фантастических кукол М. Рыбасовой к пьесе Гофмана «Щелкунчик», и нехитрый, веселый, как детская картинка, эскиз занавеса к пьесе Ибсена «Женщина с моря» И. Гансовской. и яркие эскизы к мультфильму «Джордано Бруно» Н. Гузь. и строгие макеты И. Шумилова.

Все они, такие разные, объединены одним — любовью к созданию театра, созданию чуда. «Чудный театр» — название стихотворения Беллы Ахмадулиной, которое заканчивается так:

Кончено! Лампы огней не таят.
Вольно! Прощаюсь с божественным игом.
Вкратце — всей жизнью и смертью — разыгран
Cтихотворения чудный театр.

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.