Повесть
Подполковник милиции Лев Иванович Гуров стоял на берегу Черного моря и швырял камешки в мутные невысокие волны, которые равнодушно и вяло взбегали на берег, шуршали галькой и отступали для нового разбега. Бросать камешки было неинтересно — и всплеска не видно, и звука не слышно, но Гуров занятие свое не прекращал и, отбросав пригоршню, наклонялся за новой порцией гальки.
— Здравствуйте, — сказала, подходя к Гурову, стройная девушка. — Наконец вы нашли себе подходящее занятие. — И опустила на землю сумку и одеяло.
— Здравствуйте, Таня, — ответил Гуров, отряхнул ладонь и присел на шершавый валун.
Они познакомились несколько дней назад, на этом же месте, когда Лева пытался загорать. Она подошла и поздоровалась, спросила, как его зовут, не скрывая насмешки, оглядела с ног до головы. Гуров, представляясь, замялся. Лев Иванович звучит претенциозно, Лев — смешно, Лева — вообще не звучит.
— Гуров, — буркнул он.
В день знакомства Гуров узнал, что Таня местная, живет с мамой в собственном доме, окончила курсы медсестер, работает в санатории, сейчас в отпуске. Слушая ее неторопливую речь, Гуров, полузакрыв глаза, разглядывал новую знакомую и думал о том, что такие девушки встречаются на Кавказе, возможно, в Ростове или Краснодаре, и очень редко в Москве и Ленинграде. Смешение рас, то самое, о чем булгаковский Воланд говорил: «Причудливо тасуется колода». Женщина, на которую любой мужчина обратит внимание. Сильное смуглое тело, она не чувствует его, не демонстрирует, как животные не ощущают свою естественную красоту: они такими родились, такими и живут.
— Странный вы, непонятный. — Таня расстелила одеяло и легла, не раздеваясь. — Вы, кажется, мужчина сильный, самостоятельный, с другой стороны — потерянный какой-то, одинокий.
— Так оно и есть, — Гуров рассмеялся.
— Вы очень хорошо слушаете, с интересом, но без любопытства. А о себе ни слова... — Таня, видимо, пригрелась, стянула с себя кофточку. — А мне интересно. Можно, я вас порасспрашиваю?
— Зачем? — Гуров пожал плечами. — Я сам признаюсь. — Верный своему принципу врать лишь в крайнем случае, сообщил: — Тридцать семь, женат, дочь, юрист. Выгнали из дома, приказали отдыхать, мол, нервное истощение у меня.
— А жена не ревнует? Отпустила на юг, одного.
— Ревнует, однако гордая, — ответил Гуров, подумал и добавил: — И умная — мужчину нельзя удержать силой. Он либо любит, либо не любит.
— А вы всегда говорите правду? — Таня лукаво улыбнулась.
— Стараюсь, — Гуров пожал плечами. — Не всегда получается.
— Потрясающе! — Таня села и уставилась на него, словно увидела что-то ей совершенно незнакомое.
— А как у вас, Таня, с правдой и ложью?
— У меня? — Таня почему-то удивилась, затем захохотала, свалилась на землю. — Умереть можно! Я же баба! Для меня правду сказать — что уксусу выпить.
Она явно валяла дурака, говорила чушь, желая отгородиться, спрятаться. Гуров невольно насторожился, придавая голосу серьезность, сказал:
— Зачем женщин обижать? Думаю, вы разные.
— Думаешь. — Таня вновь села, взглянула на Гурова уже без любопытства, оценивающе, словно прикидывая, с какого боку ударить.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.