Я задумался. Учуял сразу, легкомыслие это. То самое, которое может в один миг жизнь сломать. В чем-то еще не дозрел сын, в чем-то не понял свою профессию. Рубит сплеча.
– Так не годится, Петр. Подумай еще, ведь ты прирожденный монтажник.
Сын долго молчал, и я понял: не надо давить, пусть сам разберется хорошенько. Главное – я его заставил задуматься.
«Прирожденный монтажник», – это я сказал не с бухты-барахты. Слова эти имели под собой основание.
Всю жизнь мы прожили в ведомственных домах, где соседями были мои товарищи по бригаде, коллеги по работе. Разумеется, и друзья у Петра – сыновья монтажников. Конечно, дело не только в атмосфере, в которой воспитывался Петр, ведь старший все-таки пошел во врачи. Когда Петр был еще школьником, Виктор, старший, хотел обратить его в свою веру – записал в кружок «Юный медик». Но хватило Петра всего на несколько занятий. А на стройку с удовольствием ходил. Я почувствовал: можно к монтажу приучать. Ну и приучил. Отдал в бригаду Кашика. Сначала, конечно, Петр работал учеником – второй разряд. Но быстро получил и третий. Кашик Емельян Данилович тридцать два года в управлении, человек признанный, передовик. Он у меня, когда я прорабом был, в бригаде работал... Так получилось, приехал я с курсов из Москвы, тогда строили вторую домну на Донецком металлургическом заводе, попросили на пару месяцев сменить робу монтажника на костюм прораба. Ну, я и дал согласие. А Кашик занял бригадирское место. Я прорабом не два месяца, а целых 13 лет оттрубил, а Кашик бригадирствует и по сей день. Говорю это для того, чтобы подчеркнуть: отдавал я сына человеку, которого хорошо знал. А Емельян Данилович – с характером. Жесткий, слово у него – закон. Будешь работать – покажу, расскажу, не будешь – лишний. Потому я и отдал Петра в эту бригаду: хотелось, чтобы сразу закалку настоящую монтажную прошел. Так и сказал Кашику и потом не раз ему говорил (мы соседи, в одном доме жили): «Спрос с сына у тебя должен быть особым; мне важно, чтобы он профессию нашу до дна узнал, как теневые, так и солнечные стороны».
Ну и, конечно же (сын об этом только догадывался), едва ли не каждый день спрашивал у Кашика, как продвигаются дела.
Он одинаково отвечал:
– Деру восемь шкур, будет добрый монтажник. «Верха» не боится, руки ловкие, голова понятливая.
Ну, я, разумеется, таким ответам только радовался. И вдруг этот разговор...
Всегда, когда я в чем-то не понимаю сына, стараюсь вспомнить себя в этом возрасте, в подобных ситуациях.
Было ли со мной такое, что я хотел уйти с монтажа? Трудно сейчас сказать – не помню. А раз не помню, значит, серьезного следа не оставило во мне. Значит, не было. Окончил ФЗУ по четвертому разряду, через месяц уже был пятый. Возможно, я так быстро «пошел», потому что любил высотный монтаж. У нас даже была специальная группа монтажников-верхолазов. И тогда такой монтаж особенно ценился. От высотника требовались воля, мужество, умение. Это была особо строгая школа, и я благодарен, что прошел ее.
Донецк после войны представлял собой груду развалин; торчали, словно остовы печей, терриконы. Первым «восстановительным» объектом у меня был Новотроицкий рудник, дробильная фабрика. Первый мой учитель – Семен Ермолаевич Шубочкин. Сейчас таких людей встретишь редко. Он представлял собой особый тип монтажника-умельца, был главным образом «ручником». В нем все словно было создано для точности. Но и высотник знатный. Чем выше работал, тем свободнее себя чувствовал. Вот он и рассказал, а вернее, показал мне, что такое высотный монтаж.
Техники тогда было маловато, из самой мощной – знаменитый трофейный кран «Деррик», который передвигался по рельсам с помощью лебедок. Он закреплялся вантами, в землю мы закапывали якоря. Благодаря этому крану мы могли, например, на строительстве дробильной фабрики работать и на 45-метровой высоте, а это по тем временам кое-что да значило.
Если я начну сейчас вспоминать все объекты, на которых довелось поработать, то, наверное, и запутаюсь. Было много мелкой работы, но были стройки значительные. Вот, например, мост через нашу удивительную (особенно в паводок) реку Кальмиус. Этот мост и сейчас стоит, и ничего ему не делается. Строили мы его методом надвижки, тогда это для монтажников было в диковинку. Мост мы собрали быстро...
Может быть, решение уйти у Петра было вызвано еще и этим: он пока не работал на крупных стройках, где и методы, и организация, и дух работы совсем иные, нежели на небольших объектах.
Так я и сказал сыну, когда вечером мы снова завели разговор об уходе.
– Хорошо, отец, – пообещал он, – я подумаю.
В бытовке жарко, печь шпарит так, что кажется, ты на верхней полке парилки. Я расстегиваю бушлат, вытягиваю ноги. Сегодня тяжелый день. Не потому, что много работы или сложна она; наоборот, совершенно не сложная, нудная – доделывать за завод, который прислал бракованные конструкции. С утра провариваю отверстия в форме. Вишу в люльке с резаком и дырявлю металл. Такую работу не люблю.
Сейчас обед, а есть не хочется. Смотрю, как аппетитно уплетает Молдаван строганый жареный картофель и котлеты по-киевски. Богатырь: поработал на славу и нагулял зверский аппетит.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.