— Нет. Это вроде... ну, это... у нее как бы за мыслями и картинками, понимаешь? Я видела...
Я не совсем понял, что она имеет в виду, и мне это не очень понравилось. «За мыслями...» Если не только Петра, а, скажем, Розалинда может сейчас видеть «за мыслями», то...
— Знаешь, давай-ка не будем об этом никому рассказывать, — подумав, сказал я, — ведь то, что за мыслями, нас с тобой не касается. Так что давай сделаем вид, что мы этого не знаем. Ладно?
— Ладно, — кивнула Петра.
Софи проснулась минут через пять. Она казалась вполне спокойной и даже оживленной, словно вчерашней истерики вовсе не было. Она велела нам забраться в глубь пещеры, откинула шкуру, чтобы стало светлее, и разожгла огонь. Дым повалил не в вытяжку, а к входу, и полностью закрыл нас от посторонних глаз снаружи. Софи насыпала что-то из двух или трех мешочков, на которые я раньше не обратил внимания, в чугунок, налила туда воды и поставила его на огонь.
— Пригляди за ним, — сказала она Розалинде и, подойдя к выходу, стала спускаться по лестнице вниз. Минут через двадцать голова ее вновь показалась у входа, и она бросила внутрь, прямо на пол, несколько кусков черствого хлеба, а потом влезла сама. Вода в чугунке давно кипела, Софи кинулась к нему и сняла с огня.
— Ничего страшного? — спросил я, кивая на дымящийся чугунок.
— Это пустяки, — ответила она, — а вот там... — Она кивнула на выход. — Они нашли убитого... Думают, что это твоя работа. Они уже искали вас рано утром, но... сейчас им не до тебя. У них дела поважнее... Те, кто участвовал в сражении с вашими, возвратились поодиночке. И далеко не все... Ты знаешь, что там у них произошло?
Я рассказал ей все, что сообщил мне Мишель.
— И теперь где... ваши? Далеко?
Я связался с Мишелем, и он сказал:
— Мы только что вышли из леса на равнину. Я передал это Софи. Она кивнула.
— Это часах в трех ходу от реки, — сказала она и принялась «накрывать на стол»: вывалила содержимое чугунка в четыре чашки, стараясь, чтобы вышло примерно поровну. На вкус каша была лучше, чем на вид, но хлеб был такой черствый, что его долго пришлось размачивать в воде. Петра стала капризничать и ворчать, что дома ее кормили совсем не так. Мысль о доме ей кое о чем напомнила, и она без всякого предупреждения вдруг спросила:
— Мишель, а мой отец тоже с вами?
Он так растерялся, что не сумел удержаться. Его «да» прозвучало очень слабо и неотчетливо, и я бросил быстрый взгляд на Петру, надеясь, что она пропустила его «мимо ушей». К счастью, так оно и было. Розалинда, уловившая Мишеля не хуже меня, сидела, не поднимая глаз от своей чашки...
Странное дело — подозрения, даже самые худшие, все-таки ничто в сравнении со знанием наверняка. Я как будто услышал голос отца, неумолимый и безжалостный. «Ребенок, — вещал торжественно этот голос, — который будет расти и заражать все вокруг, пока все не превратятся в отвратительных мутантов. Так уже случилось там, где воля и вера людей были недостаточно тверды. Но здесь этому не бывать! Никогда...»
Я вспомнил бедную тетю Харриет! Не похоже, чтобы кто-то услыхал ее молитвы, и надеждам ее, видимо, не суждено было сбыться здесь никогда... Мир, в котором живут люди, охотящиеся на собственных детей! Что ж это за мир?! И что это за люди такие?!
Розалинда тихонько дотронулась до моей руки. Софи вздрогнула, как ужаленная, но при взгляде на меня выражение ее лица смягчилось.
— Что случилось? — спросила она.
Розалинда сказала ей. Глаза Софи расширились от ужаса, она отвела взгляд от меня, посмотрела на Петру, потом опять осторожно посмотрела на меня, приоткрыла было рот, желая что-то сказать, но, как видно, раздумала... Я тоже взглянул на Петру, а потом на Софи: на рванину, прикрывавшую ее тело, на пещеру, где она жила...
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Звёзды мировых арен