Интервью с хранителем старинных обоев
Кожа голландского производства. 1730—1740 гг. |
Почему я к нему пошел? Потому что мне стало интересно. Почему мне стало интересно? Потому что я хочу понять, как было тогда – лучше или хуже? И стоит ли сожалеть о том, что я живу сейчас, а не тогда. Ответить на эти непростые вопросы может только он. Хранитель Времени, собиратель старых обоев – Игорь Киселев.
Cограждане, черт вас подери! Я ненавижу обои. Это убогий, недоразвитый плод человеческой мысли, которая вообще-то произвела на свет массу гениальных вещей вроде патефона, груши «дюшес» и клеенчатого фартука. Но обои зачем? Зачем все эти закорюки? Если они для проверки зрения, почему просто не купить специальную таблицу? Если это послание самому себе, почему просто не написать на стене углем или мелом: «Саша, ты дебил. Из тебя никогда не выйдет топ-менеджер»? Или: «Лариса, ты толстая неудачница. Он никогда не будет твоим». А если это просто способ потратить деньги, то у меня вообще руки опускаются.
Более глупой геометрической формы, чем рулон, я вообще не могу себе представить. Есть цилиндр. На черта сдался рулон? Когда мне показывают рулон, я просто сразу же покрываюсь сыпью. А что касается так называемых «расцветок», то, по мне, лучший цвет – зеленый. Причем именно тот зеленый, который умеет производить только один человек на земле – художник журнала «Смена» Роман Фофанов. Обоев он, насколько я знаю, пока не рисует. Так что все, что есть на этом рынке, – просто шум и ярость.
С.-Петербург, Зимний дворец. Обои в кабинете Николая I
В общем, архитектору-реставратору Игорю Киселеву, который считается единственным в России экспертом по старинным обоям, со мной крупно повезло. Я попросил его встретиться, потому что у меня вдруг мелькнуло подозрение: а не такой же ли он обоененавистник, как и я? Дело в том, что Игорь Киселев располагает научным собранием обоев в 1500 экземпляров. Самые старые относятся к началу XVIII века. Образцы из разных стран – по большей части из России, но есть и из Европы, а также Америки, где Киселев живет с 90-х годов.
Я подумал: не может человек держать такое количество старых обоев просто из любви к предмету. А вот из ненависти – очень может быть. Вроде как он их взял в плен и теперь злорадствует, держит под надзором. Но ведь что-то за этим явно кроется. Может, обои хотят передать нам важное послание, рассказать, что они видели двести лет назад, и предостеречь от возможных ошибок, а он им не дает? Или наоборот: они не хотят ничего рассказывать, а Киселев пытается выбить из них какое-то признание?
В любом случае мы с ним, похоже, единомышленники. А раз так, надо, конечно, встретиться и говорить.
Утро. Игорь Киселев внимательно пьет капучино. Он вообще все делает внимательно и аккуратно. От десерта отказался. Зато обои с принтами кофейных зерен окинул хоть и беглым, но невероятно цепким взглядом. Просто блеснул глазами из-под очков, и все: глупые, невинные обои из кафе уже аннотированы и занесены в обширный каталог памяти, куда-нибудь в раздел «разное» или «всякая всячина».
– Игорь Андреевич, почему именно обои?
– Да я ведь не только обоями занимаюсь. Я реставратор, занимаюсь интерьерами вообще. Паркетом, дверями, окнами. Но и обоями тоже. Должен сказать, что я совсем не первый об этом задумался.
– Для кого вы все это делали?
– Раньше я думал, что для человечества. Сейчас – что все делаю для себя, в свое удовольствие. Результат, как мне кажется, правильный, потому что иначе была бы утрачена какая-то страница национальной истории, а я ее попытался сохранить. И не только я.
Москва, дом Всеволожского. Обои в гостиной. Конец XVIII века
Все обойные трофеи Киселева содержатся в специальных альбомах, чьи листы можно только перекладывать и ни в коем случае не переворачивать. Стенания не умолкают в его доме в Филадельфии ни на секунду. Это 1500 экспонатов взывают к Киселеву из прошлого.
– Послушай! – пронзительно и глухо стонет блекло-желтый обрывок 10x10 см. – Выпусти меня отсюда, и я поведаю тебе о человеческих страстях. Это говорю я, клок обоев из квартиры Сергея Есенина в Померанцевом переулке! Я видел кровь! Видел, как водка льется рекой. Дым коромыслом… Нынче юность моя отшумела, как подгнивший под окнами клен… Зачем ты увез меня в Америку? Здесь одни американцы.
– Ах, нет! – возражает другой фрагмент неописуемого изящества: желтый фон и сверху бордюр с пышными розами. – Путешествия всегда были приятнейшей мечтой нашего сердца. Это говорим мы, обои из бального зала в свибловском доме Карамзина. Сколько любезнейших людей мы повидали! Сколько игривых жестов открывалось нам с высоты…
– Джизас Крайст! – изумляются американские обои 1850 года. – Здесь же так хорошо! Демократия. Дороги. Какого вам еще рожна? Сидите спокойно в своих альбомах и радуйтесь.
Такая напряженная обстановка не может не нервировать владельца собрания. Время от времени он приезжает в Россию – отдохнуть и поработать по приглашению музеев или частных владельцев старинной недвижимости. Поработать – это значит проанализировать остатки образцов интерьера и написать экспертное заключение: что поддается восстановлению, а что безнадежно утеряно. Часто Киселева вызывают, когда исследовать уже нечего.
Москва, дом Лермонтова. Обои в прихожей. 1815 год
– Когда вы приходите на исторический объект, там можно найти какие‑то образцы, а может, и целые фрагменты, и по ним полностью воссоздать обои. А меня зовут, когда уже все готово, покрашено. В доме были обои, но их никто не исследовал, и все уже заштукатурили и подготовили под чистовую отделку. Недавно я отказался от сотрудничества с Большим театром. Конечно, на Большом театре надо было делать исследования с самого начала. А сейчас это уже бесполезно, слишком поздно.
Еще один трагический случай. Сейчас идет реставрация музея Герцена в Сивцевом Вражке. Дом деревянный. Он принадлежал одному из самых богатых людей в России – Яковлеву, отцу Герцена. И что я увидел: рабочие со стен сбивают подлинные, герценовские обои. Там остались в парадных комнатах несколько бумажных клочков, остальное все удалено и выброшено. А ведь у них, до того как они начали сдирать, был полный объем всех интерьеров!
В начале 70-х годов, когда Киселев только закончил Университет землеустройства, он ходил по строящейся Москве с чемоданчиком и отважно залезал в дома, предназначенные под снос. В чемоданчике были пила, «фомка» (лом с раздвоенными концами), хитрые и тонкие зубоврачебные приборы, фонарь, карандаши, рулетка и т. д. Все это для того, чтобы обмерить, зафиксировать, исследовать краску на дверях, окнах и стенах. И, конечно, сбить штукатурку, чтобы обнаружить под ней так называемый «слоеный пирог» из обоев. В пироге может быть до 15–20 слоев. Это как годовые кольца дома. 20 слоев – почти двести лет жизни.
Обивочная ткань для мебели. Конец XIX век
– Снимается этот «пирог» просто: отдирается, и все. В рубленых домах обои редко клеились на деревяшку. Они клеились на промежуточный подготовительный слой, как сейчас сначала газеты клеят. Вот его трудно отодрать. А сами обои от этого слоя отдираются легко. Потом их надо отпаривать, отмачивать. Можно просто в ванне. Причем есть определенное время, которое обои должны пролежать в ванне, чтобы не расползтись в кашу. Там все очень тонко: надо смотреть, какие слои, какая твердость клея – от этого зависит время отпаривания. Но в любом случае это не более 15 минут. В процессе вы пробуете, хорошо ли отслаивается, не размякла ли слишком бумага. Пробуете прямо руками, или пинцетом, или скальпелем.
В 10-м номере читайте об одном из самых популярных исполнителей первой половины XX века Александре Николаевиче Вертинском, о трагической судьбе Анны Гавриловны Бестужевой-Рюминой - блестящей красавицы двора Елизаветы Петровны, о жизни и творчестве писателя Лазаря Иосифовича Гинзбурга, которого мы все знаем как Лазаря Лагина, автора «Старика Хоттабыча», новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Как правильно тупить и залипать в Москве
Православных ночных клубов в России не будет
Евгения Вдовина - любительница приключений и «похимичить»
комментарии
Переклеивали недавно обои, старые естественно сдирали (а до нас все клеили поверх), так прямо как путешествие по истории получилось)