— Ярмарка в Петербурге, – ответил Глазов. – Там сейчас начнется шумная ярмарка, Егор Саввич.
— Икорочки, икорочки побольше, Глеб Витальевич, она, говорят, способствует. Я просил специально из отборной муки блинчиков испечь – хлеб, он всех основ основа!
— И правопорядок, – добавил Глазов, заворачивая икру в кружевной блин, – жесточайший правопорядок.
— Не сыпьте раны-то солью, Глеб Витальевич, – подняв рюмку, жалостливо сморщился Храмов, – не надо! Я понимаю, что раны у нас общие, только ведь я социалистическую сволочь каждый день на свободе вижу в отличие от вас! Вы-то их разглядываете, так сказать, захомутанными, в остроге!
— Не всегда, – ответил Глазов и, чокнувшись с Храмовым, медленно опрокинул рюмку: последние месяцы пил много, чувствуя постоянную внутреннюю неустроенность.
— Вы кушайте, кушайте икорку, Глеб Витальевич, и балыка прошу отведать. Каспийский, весенний, смотрите, как светится, словно лимончик!
— Егор Саввич! – положив балык, спросил Глазов. – Вы деньги на работу вашего «союза Михаила архангела» от кого получаете из Петербурга?
— А зачем сие вам, Глеб Витальевич? – разливая водку, пророкотал Храмов.
— Вы меня к тому человеку продвиньте, Егор Саввич. Я ведь не сразу к вам пришел. Я ведь сначала уповал наших с вами противников социалистов изнутри развалить, руками их же самих. Это трудно. Почти невозможно. Им сломать голову можно только силой объединенной, и ваши легионы должны стать в первые ряды. А посему нам надо уровни занимать, Егор Саввич. А для этого необходимо, чтобы опорные пункты в Петербурге уже сейчас оказались в руках людей умных и не страшащихся дела. Я к числу таких людей, увы, отношусь. Будьте здоровы!
— А позвольте полюбопытствовать, Глеб Витальевич, – прочувствованно спросил Храмов, – как говорится, что на уме, то и на языке: вы Владимиру Ивановичу-то Шевякову, прямому начальнику своему, почему об этом не говорите, а мне рассказали?
— Будьте здоровы, Егор Саввич, – усмехнулся Глазов, чувствуя, что это вопрос решающий. – За ваше благополучие.
Поставил рюмку на стол. Закурил.
– Дело заключается в том, – ответил неторопливо, – что Владимир Иванович Шевяков ваше дело защитить не сможет. Это я вам правду говорю. Защитить вас, ваше дело, ваши германские акции и русские счета могу я. Шевяков мои идеи пожирает, но реализовать их сил мало и ума недостает. А я не мартышка – каштаны из огня таскать. Посему я к вам и пришел, Егор Саввич. Хотите меня – вашего чело века, коли сговоримся – поддерживать и вверх, по ближе к министру, двигать или же будете по-прежнему на Шевякова ставить?
В это время в кабинет зашел расфранченный, тонкий, как хлыст, граф Мечислав Пружаньский.
— Знакомьтесь, – сказал Храмов, – граф Мечислав Пружаньский, компаньон, друг и брат.
— День добрый, пан Глазов, – сказал Пружаньский, – рад знакомству.
— Граф к генералу Трепову в Петербурге вхож, с министром вашим дружен, – пояснил Храмов. – Он может ваше дело двинуть, он может.
— А вексель каков под наш уговор будет? – спросил Пружаньский.
Глазов папироску аккуратно затушил:
– Дзержинского посажу.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Беседуют Сергей Соловьев, заслуженный деятель искусств РСФСР, лауреат премии Ленинского комсомола и Григорий Чухрай, народный артист СССР, лауреат Ленинской премии