Огни

- Здравствуйте. Что это вы так задержались? - спросил он строго. - Мы так беспокоились с Василием Парамоновичем.

- Может быть, вы сначала поможете мне перебраться на ту сторону? - сказала я.

Орлов всё с тем же серьёзным видом, разбрызгивая сапогами воду, пошёл ко мне. Помню, с каким страхом я следила за ним и всё, боялась, что он поскользнётся и упадёт. Он поднял меня на руки и понёс. Я очень близко увидела его глаза, большие и ясные. Людей с такими глазами обычно очень любят дети.

Потом мы стояли перед его картиной, и он смущённо говорил, что рисует просто так, для отдыха. И в то же время насторожённо следил за выражением моего лица и весь просветлел, когда я похвалила картину.

- Я её предложу Мартынову, в клуб... Может, понравится, - сказал Орлов.

И мне было очень радостно смотреть на его весёлое лицо.

Мне хорошо запомнилось то утро. И три чудесных берёзки, и синее небо, и глаза Орлова. Помню, я шла и думала о том, что жизнь моя, собственно, только начинается, и мне было так легко, что я не чувствовала своего тела, и казалось, стоит раскинуть руки - и я полечу.

Такой я была весь день. Мне казалось, что в груди у меня загорелся какой - то огонь и осветил меня всю и что сейчас у меня светятся даже лицо и руки. Я хотела, чтобы всем было так же хорошо, как мне. Я пошла на опытные делянки, нашла там Василия Парамоновича Красикова и стала ему помогать. Высокий, стройный в своём сером костюме, он был подвижен, как юноша. Заметив, что я работаю с увлечением, он значительно посмотрел на меня и, поглаживая седеющие виски, сказал:

- Одобряю. Это, знаете ли, куда полезнее, чем разъезжать по колхозам с мелкой опекой...

Конечно, он был неправ. Но я была счастлива и не хотела вступать в спор.

Вечером, когда мы втроём сидели за чаем, у нас разгорелась ссора. Началось с того, что я согласилась вести занятия на курсах поливальщиков у Мартынова. Орлов отставил чашку и несколько секунд смотрел на меня, словно только сейчас узнал меня как следует. Потом сказал:

- Я рад за вас, Евгения Павловна. Вы получите там много хорошего.

А Василий Парамонович нахмурился и сказал раздельно:

- Я против. Это, знаете ли, в конце концов может привести к тому, что наш уважаемый научный работник Евгения Павловна Петренко совершенно забудет о диссертации. Прочесть одну - две лекции - куда ни шло. Но зачем же курсы? Я не понимаю, Фёдор Сергеевич, к чему заражать своим практицизмом других людей.

Орлов повернулся к нему и упрямо нагнул голову. Его глаза потемнели.

- Я вижу, что нам придётся продолжить спор, Василий Парамонович, - сказал он. - Помните: он начался много лет назад, ещё в дни моего пребывания на селекционной станции. Я честно сказал на учёном совете всё, что думал о вашем стиле работы. Прошли годы, они проверили взгляды. И вот перед нами научный работник. Он думает: какой же дорогой идти ему в науку?

- В науку можно идти любыми дорогами, ибо в науке совершенно нетерпим шаблон, - поучительно сказал Василий Парамонович, смотря на Орлова из - под полуопущенных век. - Так почему же вы считаете, что я неправ, когда утверждаю: опытное учреждение - это образец, на который должны равняться все колхозы? Открытия - вот наша благородная цель. К этому звал нас незабвенный Иван Владимирович Мичурин.

- А разве это не благородная цель для учёного - работать над тем, чтобы сделать все колхозы такими же, как вот это опытное поле, где я имею честь работать?! - воскликнул Орлов. - Я буду говорить, как коммунист, резко и прямо. Селекционные станции, опытные поля - не кунсткамеры, где изумлённой публике демонстрируются столетние дубы, высокоурожайные сорта пшеницы. Они: должны быть, действенными. Именно к этому звал нас Мичурин.

Разве можно допустить, как допускаете это вы, чтобы на вашей селекционной станции были огромные урожаи, а за оградой, в соседних колхозах, собирали по четырнадцать центнеров пшеницы с гектара? Вам не стыдно как учёному? Нет? А мне стыдно. Вы только представьте, сколько в нашей стране опытных полей, селекционных станций, институтов. Если бы все мы считали своим долгом сделать всё, чтобы окружающие нас колхозы стали такими же по урожаю и культуре, как научные учреждения, - разве не была бы осуществлена самая большая наша цель? А для этого нужно не гак уж много: чтобы мы не только выводили новые сорта, но и боролись за то, чтобы продвинуть их на поля колхозов. Боролись!...

Орлов весь горел. А Василий Парамонович сидел бледный и, высоко откинув голову, поглаживал седеющие виски. У меня захватывало дух, словно я только что вбежала на высокую гору. И я не могла отвести глаз от Орлова.