Огни

Смотря на него, грустного и растерянного, похожего в этот момент на обиженного подростка, я невольно почувствовала себя по сравнению с ним очень взрослой и стала говорить ему о том, что любовь - большое чувство, что к нему надо подходить осторожно и что он задел самолюбие девушки.

- Что ж, значит, теперь ничего не сделаешь? - спросил Слёзкин грустно. - Значит, уезжать мне отсюда?

Я сказала, что уезжать не надо, а следует сделать так, чтобы Зоя простила ему обиду.

- А как сделать? - быстро спросил Слёзкин.

- Вы подумайте, как! Хорошенько подумайте, и правильное решение придёт само...

Слёзкин слушал меня, и хмурое лицо его просветлело, словно на него упал луч солнца.

- Вот спасибо! - сказал он радостно, поднялся и побежал вниз по склону.

К вечеру опять пошёл дождь, и наша «Победа» с великим трудом добралась до дома председателя колхоза Мартынова. Дорогу так развезло, что дальше ехать было рискованно. Мартынов предложил заночевать у него. Я согласилась.

В комнате нас встретили жена Мартынова, дородная черноглазая женщина, и две маленькие девочки, тоже черноглазые. Дочери потащили отца к дивану, повалили его и, пища, стали барахтаться на его широкой груди. И тут я увидела, какие ласковые бывают глаза у этого человека.

За ужином Мартынов подвигал ко мне то масло, то сметану, то мёд и всё беспокоился, что я так мало ем. А жена его сказала, что городские все бледные и худые оттого, что страдают отсутствием аппетита.

После ужина Мартынов показывал мне альбом, как он выразился, «наших местных знаменитостей». Я увидела много знакомых, с которыми встречалась, бывая с Орловым в бригадах колхоза «Светлый путь». И вот оказывалось, что все эти простые люди были чем - то знамениты. На одной из страниц была фотография бригадира второй полеводческой бригады Зои Свиридовой. Она смотрела спокойно, задумчиво.

А рядом с ее фотографией было оставлено свободное место. Я спросила, для кого, и Мартынов, хитро прищурившись, сказал:

- Для одного нашего общего знакомого... И я засмеялась, поняв, что речь идёт о Слёзкине.

- Я в него верю. У этого человека большая душевная сила, - сказал Мартынов серьёзно, - надо только помочь ему. Механик из него отличный выйдет. К каждому человеку присматриваться надо, чтобы поддержать во - время, если понадобится, направление показать. Вот вам, в примеру, очень полезно будет поработать у нас на курсах. А профессора своего вы не очень слушайте. Грешный я человек: не симпатичен он мне. Засел на делянку и сидит. А какая нам от того польза? Разве настоящая наука от народа отгораживается? Нет, вы к нам в колхоз идите. Верно я говорю? - улыбнулся он.

И я сказала, что верно.

Рано утром я пошла домой. После дождя в поле было сыро. Туман прижимался к стерне, белея в низинах, как снег. Небо было голубое - голубое. Тропинка наконец привела меня к дубраве. Ещё издалека на меня пахнуло прелью, грибным духом. На опушке стояли три берёзки, точно сёстры - погодки. Рядом с тёмными строгими дубами они казались очень нарядными. Полоща по ветру длинные космы золотой листвы, берёзки, казалось, стыдливо закрывались ею от посторонних взглядов. Глядя на них, хотелось думать о том, как прекрасна жизнь, когда она скреплена большой дружбой...

Тропинка спускалась в лог. Ещё вчера здесь протекал вполне безобидный ручей, но после дождя он стал довольно широким. Вода была коричневая, словно в неё влили кофе, и на поверхности, как кораблики, плавали листья. Я беспомощно оглядывалась, ища переправу, и вдруг заметила на том берегу Орлова. Он сидел с мольбертом и старательно рисовал, то и дело отбрасывая назад тёмные волосы, свисавшие на лоб. Я так обрадовалась ему, что несколько минут ничего не могла сказать и только молча смотрела на него. Потом окликнула:

- Фёдор Сергеевич!

Орлов оглянулся, и на его бронзовом лице проступил румянец. Он инстинктивным движением загородил картину. Я улыбнулась: знакомый жест, я тоже не любила, когда кто - нибудь пытался рассмотреть мои незаконченные работы.

Орлов уже стоял у озерка, лицо его было серьёзным.