Огни

- Меня упрекают в практицизме, - продолжал он. - У колхозников возникает множество вопросов, они просят нашей помощи. Она нужна им сейчас. Могу ли я, прикрываясь перспективными вопросами, отказаться от этого? Нет, не позволит совесть. Да и все перспективные вопросы, в сущности, нужны нам в том случае, если они связаны с нашими насущными делами, а не висят в воздухе... Мы учёные и поэтому должны смотреть далеко и широко... А вы замкнулись в свой мирок и тянете за собой других. В моей памяти ещё жив пример с моим предшественником Горловым. Он был способным молодым учёным, но он слепо верил вам, шёл по вашим стопам. Во что превратился он сейчас? Учёное звание у него есть, вы помогли ему в этом деле, но он не учёный. Я читал его последнюю работу «Классификация сорняков». Там есть и описание цветов сурепки и сведения о её запахе. Но там нет ничего о том, как бороться с сорняками, нет его творческой мысли. Государство затратило на него сотни тысяч рублей, а что он дал государству?..

- Это нечестный приём - говорить за глаза о знакомом человеке, - сказал Красиков хрипло, - Я прошу прекратить этот разговор!

- Нет, я обязан говорить! В своё время я уже высказал своё мнение о работе Горлова непосредственно автору, - сказал Орлов. - Теперь я это говорю вам, его учителю, ибо во многом здесь виноваты вы. И я не хочу, чтобы Евгения Павловна повторила путь Горлова!

Он повернулся ко мне и спросил быстро:

- Евгения Павловна, скажите мне: неужели вы можете примириться с тем, чтобы ваш мир был ограничен только опытным участком в два гектара, микроскопом и, как результат этого, диссертацией, которую, вполне возможно, после защиты положат в архив, и она там будет пылиться годы? Чёрт возьми! Зачем нужны такие диссертации? Ради высокого звания? Ради денег?

Я быстро взглянула на него и, внутренне удивляясь, подумала: как он мог угадать мои мысли, которые не давали мне покоя все последние дни? Что ж, буду откровенна! И, чувствуя, как кровь отливает от моих щёк, я сказала тихо:

- Мне очень тяжело это говорить, но я могу ответить только одним словом: нет! Не нужно таких диссертаций!

Я видела, как Василий Парамонович быстро встал со стула и протянул ко мне руки:

- Женя, что вы говорите?!.

- Нет! - продолжала я, чувствуя, как голос мой становится всё звонче и вот - вот сорвётся. - Но я не могу сейчас говорить на эту тему... Всё произошло так резко, сразу, простите...

И не в силах сдержать себя, я вскочила со стула и убежала во двор. Словно сквозь сон, я слышала, как на крылечке громко заговорили Орлов и Красиков. Мне было не до них.

На другой день Орлов уехал, не оказав никому ни слова. К этому времени мы решили рекомендовать колхозам покрывать всходы двухлетних дубков рожью с таким расчётом, чтобы у лунок оставался узкий коридор. В этот день я отправила десятки телеграмм по оставленным мне адресам. Потом занялась лабораторными журналами. Я писала, перечитывала записи, но всё мне чего - то не хватало. День показался длинным.

Под вечер ко мне пришёл Василий Парамонович. После знаменательного спора он пытался завязать со мной разговор о «возмутительном поведении» Орлова. Но я не поддержала его, он обиделся и ушёл. А теперь он как ни в чём не бывало сел рядом со мной и, сняв шляпу и закинув голову назад, стал говорить о том, что ему хочется сохранить и продлить «отдельные моменты жизни». Потом вдруг заявил, понизив голос, что я от него никуда не уйду.

Он говорил, а я смотрела на него, как на совершенно незнакомого человека. Потом сказала:

- Я уже ушла: и теперь постараюсь сделать всё, чтобы другие поняли, кто вы есть на самом деле...

Он побледнел, театрально поднял плечи и сказал глухо:

- Вы глубоко заблуждаетесь, Евгения Павловна... И вы ещё пожалеете о своём поступке...

Одёрнув пиджак, он ушёл.

И на другой день я работала одна и на третий тоже. Фёдор Сергеевич не возвращался. И мне без него было так трудно, что я чувствовала себя больной. Теперь - то я твёрдо знала, что очень люблю его. Мне так хотелось, чтобы он вдруг вошёл, сказал что - нибудь... И в то же время я чувствовала, что я стала вдвойне твёрже и сильнее прежнего.

Наконец Орлов приехал. Это случилось ранним утром. Я только - только пришла в лабораторию и стояла у окна, с досадливым чувством оглядывая серое небо. Оно было низкое и тяжёлое. Мне стало грустно. И вдруг всё изменилось. Издалека послышалось ровное бормотание мотора, и вскоре к воротам подъехала так хорошо мне знакомая «Победа». Хлопнула дверца, и я увидела Орлова. Не двигаясь, слушала я, как он поднялся на крыльцо, как прошёл по коридору и громко засмеялся, и эхо повторило его смех по всем комнатам. Казалось, дом тоже обрадовался и весело приветствует своего хозяина.