— Обидно, понимаешь, среди кузнецов — и такая пустышка. «Только заработать». Думал, в семье у него что-то не так, нет, все нормально. Ведь ты посмотрел, ему наплевать на всех нас в розницу и оптом. Кто-то и живет похуже, чем он, и детишек не одного, как у Сашки, а двоих-троих имеет. У Погодаева вон свои беспомощные старики да и родители жены такие же, а помогает и тем, и другим. Есть в цехе люди, которым деньги и понужнее, чем ему, так нет, он готов все загрести.

Сзади кто-то положил ему руку на плечо. Алексей оглянулся — рядом стоял Шестаков, парторг цеха.

— Поздравляю, новатор, только что на заседании ВОИР был. Обсчитали там твое предложение, чтобы укоротить заготовку, получается 16 тысяч рублей экономии.

— Слушай, Павел Федорович, — вдруг загорелся Алексей, — вот ты меня поздравляешь, а никогда не думал, куда я эти премии деваю? Может, я только для того и придумываю, чтобы у меня денег побольше было...

Шестаков удивленно молчал.

— Да я серьезно, — рассердился Алексей. — Вот мы проценты, экономию подсчитываем, по ним человека меряем, производим в передовики, лауреаты. А приглядишься — сверху-то он мастер, ударник, а внутри труха.

— О Борщове мы тут говорили. — Объяснил обстановку Хворостов.

— Действительно, тяжелый случай, — Шестаков пододвинул от соседнего столика стул, сел. — В корень, Леша, смотришь. Только ты мне скажи, пожалуйста, а как разобраться, крепкая порода внутри или труха? Борщов ведь, считай, пацаном в цех пришел, после училища. Хватка, смекалка, сноровка — все при нем. Работал как — залюбуешься! Ну, думали, еще один Антонов,

Плескунов, Рязанов появился. Мы ему, Леша, звания, премии, награды заслуженно давали, ты это не хуже меня знаешь. Гонор у него позже появился.

— А! — махнул рукой Хворостов. — Весь гонор у него — больше заработать.

— А ты не задумывался, почему? — быстро спросил Шестаков. — Ведь в кузнецах он человек не случайный. Сейчас не так много среди молодежи желающих до кузни. Полно мест и сытнее, и теплее. А вот он пришел и стал кузнецом, и работает без дураков. Может, вся эта его страсть к деньгам, чтоб марку кузнеца не уронить?

— Как это? — опешил Алексей.

— Да я, честно сказать, только сейчас сам об этом подумал, — смутился Шестаков. — Борщов кузнец от бога, и гордость за свою профессию у него есть. Только сейчас одним именем сыт не будешь. Впрочем, раньше тоже не одним званием жили. Если ты кузнец, так тебе почет и уважение, и путевка в первую очередь, и зарплата у тебя повыше, чем у других. А коли заработок повыше, вроде и жить ты должен получше иного балбеса, что в ларьке пепси-колой торгует. Так? Но ты посмотри, сколько развелось тех, что получают не такой уж большой оклад, а у них и машины, и сами разодеты, куда тебе за ними угнаться! Вот и подумай, почему ты делаешь больше, чем они, и зарабатываешь больше, а живешь хуже? Никогда не задумывался? А надо бы. Тогда, может, и Борщова поймем, и воспитывать нам его будет легче. Он ведь лишней десяткой небось гордость свою рабочую защитить хочет перед своими дружками. Знаю я его компанию, в одном доме живем. Пашка по вечерам в кафе барабан дубасит, Игорь макулатуру принимает. а поглядеть — купцы! Борщов по сравнению с ними — сирота. Вот ему и обидно. Не хочет он, кузнец, мастер, перед ними в грязь лицом ударить, а для этого в кармане лишняя десятка нужна. Ну, заговорились, — поднялся Шестаков. — Думайте, мужики, думайте. Не в ту сторону рабочий человек смотрит, тут надо ухо востро держать.

Ожил молот, заходил нетерпеливо, сдерживаемый невидимой мощной силой. Кириличев выложил поковку на штамп, молот, спущенный Алексеем, метнулся вниз, нанося страшной силы удар по заготовке. Еще и еще. Пошла работа.

Смотрим на человека, опять думал Алексей, с одного боку — только как работает. На заводе тому же Борщову честь и хвала: передовик, ударник, а выйдет за ворота — там другие понятия. Та же продавщица сегодняшняя может продать, а может не продать дефицитную вещь. Для тебя нет, для другого, своего, есть.

Алексей вспомнил утреннюю поездку в Силикатный и аж крякнул. Из-за Тряпки унижался!

— Девятьсот, бригадир! — прокричал на ухо Кириличев. — 180 лишку.

— Хорошо, заканчиваем! — махнул рукой Рязанов.

В душевой стоял обычный после смены шум и гам.

Говорили об обнове Фонотова, который купил пиджак из кожзаменителя.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.