— Не! — мотнул головой Алексей. — Все нормально! С Борщовым сейчас сцепились!
— А... Это у него пройдет! Гордыня обуяла, вот и зазнался малость. Главное — у него руки рабочие! — перекричал Хворостов грохот молота.
Работа не мешала думать, не мешали и думы работе. Вот Кириличев начертил мелком еще один квадратик на закопченном боку печи. Похоже, за плановое задание они сегодня выйдут. Михайлов с Зубковым местами поменялись, молодцы, сноровка в них уже чувствуется. Только воды уж больно много хлещут, второй чайник доканчивают, потом изойдут.
То, что сказал Хворостов (главное в человеке — тяга к работе), Алексей усвоил еще в детстве от деда. «Труд никого еще не испортил, — приговаривал дед, счищая с внука кузнечную копоть. — Главное, чтоб к работе подходил с уважением, а плотник ты или кузнец — не так важно». Последними словами дед, должно быть, себя успокаивал. Задевало его, что внук норовит забежать лишний раз не к нему в столярку, а в кузню к глухому Кузьме. «От отца все это. — растолковывал дед дружкам, сидя вечерком на бревнышках, — отец не смотри что совсем молодым сгинул, до войны еще вона как успел себя зарекомендовать. Башковитый был по металлу. Иначе кто б ему трактор доверил? И этого вот к железу тянет. Ничего, лишь бы труд любил, тогда не пропадет...»
Уповаем на труд, думал Алексей, дескать, приставь человека к делу, и все ладно пойдет. Но взять того же Борщова: рабочий человек, мастеровой, и ударник, и победитель, а серьезного человека-то еще нет. Хороший работник, мастер своего дела есть, а человека крепкого, настоящего нет. «Хоть и кузнец», — с особой грустью подумал Алексей, потому что всю жизнь ревностно относился к своей профессии. После армии подал документы в профессиональное училище, и на приемной комиссии ему объявили, что записывают в слесари.
— Никак нет, — отчеканил он по-армейски. — Прошу принять в кузнецы.
Директор училища Шируков внимательней пригляделся к пареньку, стоящему перед комиссией. Невысок, худощав. но кость, по всему видно, широкая. «Мясо нарастет, крепкий мужик получится», — подумал Шируков. Пробежал глазами по армейской характеристике: «Рязанов Алексей Васильевич, гвардии сержант... Кантемировская танковая дивизия... секретарь комитета комсомола батальона...»
— Трудно, небось, в именитых войсках служить, а, сержант, начальство рядом, спрос строже? — улыбнулся директор.
— Если грехов нет, так чего же начальства бояться, — разулыбался Алексей: понял, что возьмут его в кузнецы.
— Ладно, пойдешь в кузнецы, но с условием, во-первых, гвардейцем оставаться, во-вторых, подумать, как комсомольскую работу среди ребят наладить.
— А почему ж непременно в кузнецы? — спросил худенький старичок в круглых металлических очках.
— Так работа мужская, — ответил Рязанов.
Комиссия рассмеялась, и только старичок, задавший вопрос, обиделся:
— Ишь ты, а слесарь, выходит, уже и не мужская...
Всего-то несколько лет прошло, а как все изменилось, думал Алексей. Раньше мужскую работу искали, предложи кому из ребят в баню пойти работать, принял бы за злую шутку, оскорбился, в драку полез, а сейчас вона какие бугаи простынки подают и ничего, еще как довольны собой. Им главное, что «Жигули» у подъезда, «Адидас» на ногах. Остальное не колышет. И Борщов за ними. Где это он вычитал недавно: золотым тельцом русского мужика не одолеешь, а у Борщова, выходит, дрогнули коленочки. Как это он недавно сказал: «Что ж мне- теперь, всю жизнь на машину копить, если я и так могу на нее заработать?»
«Но я же вот купил», — заспорил было Алексей. «И в долги по уши залез, а всю жизнь кузнецом», — осек его Борщов.
Алексей поел быстро и теперь дожидался. когда покончит со вторым Хворостов.
— Слушай. Миша, а может, мы с тобой жить не умеем, а? Может, надо деньги делать, а не тракторы, как мы с тобой?
Хворостов поперхнулся.
— Ну, ты сегодня даешь, бригадир! Все о Борщове?
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Репортаж с открытого комсомольского собрания
Фестивальная история переворачивает свою двенадцатую страницу
Исторический рассказ