Истоки

У древних римлян было два схожих понятия: дегенерацио и декаденциа, — но оба служили символами лишь несчастливого личного рока, индивидуального упадка. Что же такое декаданс? Просто-напросто латынь, переозвученная французским языком? Французский буржуазный историк Пьер Шоню, перелистав шестьдесят две европейские энциклопедии XVII и ХVIII веков, в половине из них обнаружил интересующий нас термин, но все в том же античном значении: декаденциа конкретной личности, дома, судьбы. Даже об угасании древних империй писали: декаденциа, а не декаданс. Так было до новой эры, так было и добрых девятнадцать веков новой эры.

И вот где-то тут, между XIX и XX, вслед за переозвучением произошло и переосмысление термина. Где, когда, как? Парижское издательство «Либре-ри академик Перрен» выпускает специальную серию «История и декаданс», как раз Пьер Шоню ею и руководит. Я внимательно просмотрел несколько трудов серии, и вот не очень радостный итог моих разысканий. Уже полвека общепризнанной и классической считается на Западе схема французского историка Гастона Баш л ара. согласно которой человечество прожило уже три периода своего развития: «донаучный» (от античного мира до Возрождения и вплоть до ХУЛ века), «научный» (от ХУЛ века, от открытия Галилея до 1905 года) и, наконец, период «нового научного сознания» (с 1905 года по текущий день). Пьер Шоню пишет: «Декаданс — это подарок современности». Он и родился где-то на стыке двух последних эпох. Шоню предлагает следующую хронологию: декаданс был осознан на рубеже 1880 — 1910 годов; маленькими вспышками тут и там процветал в двадцатые и тридцатые годы; обострился в последнее время начиная с 1968 — 1972 годов...

Значит, раньше его просто не удавалось распознать? И только прогресс науки и техники, резко ускорившиеся темпы развития и способы коммуникаций позволили наконец ощутить и описать, что это такое? Все бы так, читатель, но, полагаю, в этих ученых выкладках от вашего взгляда не укрылось отсутствие социально-исторического параметра. А, боюсь, без него мы рискнули бы замкнуться в пределах «чистой истории».

Да, декаданс как понятие с современным значением родился на стыке двух означенных выше эпох, но год его появления можно указать и гораздо точнее: 1898-й. О родине, полагаю, вы уже догадались: да, это Франция. В 1898 году, в самый разгар дела капитана Дрейфуса, одна часть общественных деятелей и деятелей культуры написала в его защиту свой знаменитый «Манифест интеллигентов» (так на Западе вошло в обиход это понятие, уже введенное в России писателем Боборыкиным). Они основали Лигу в защиту прав человека, где объединились «интеллигенты, социалисты, радикалы, умеренные республиканцы-антимилитаристы» (я тоже обращаюсь к энциклопедии, в данном случае — «Малый Робер»). Противники дрейфусаров ответили учреждением Лиги французской отчизны, и вот как та же энциклопедия нам представляет ее в лицах: «правые националисты, антисемиты и клерикалы».

Предводителем интеллигенции, той, что вошла в историю Франции через «левую дверь», сделалось имя демократического писателя Эмиля Золя. Ну, а кто противостоял ему справа? Собрат по словесности Шарль Моррас. Это имя сегодня ведомо в основном историкам литературы, да и они удерживают в памяти не столько его художественные произведения, сколько теоретические манифесты: «Размышление о монархии», «Будущее разума», «Либерализм и свободы».

Строго говоря, честь «открытия» декаданса на Западе принадлежит вовсе не ему. Туту Морраса был знаменитый предшественник, Фридрих Ницше, обеспокоенный «гибелью богов» и появлением «антихриста». Культ порядка и силы Ницше воплотил в идее «сверхчеловека». Моррас продолжил, под его пером «антихрист» обрел конкретные очертания — демократия, равенство наций, классов, людей. О, ирония истории! — первые речи против декаданса на Западе произнесли люди, которым она же поздней присудит неразделенную заслугу его наиболее отвратительных проявлений! «Именем разума и природы, — писал Шарль Моррас, — в согласии с древними законами Вселенной, во имя спасения порядка, ради сохранения и прогресса подверженной угрозе цивилизации, мы все наши надежды возлагаем на корабль Контр-Революции».

Он так и написал эти слова: с больших букв, через черточку. Это было в 1900 году: сменялся век, умер Ницше, их будущему самому прилежному ученику было одиннадцать лет — звали его Адольф Шикль-грубер. Когда ученик вполне освоит философские догмы своих наставников, родится «Майн кампф», он подпишет книгу именем Адольф Гитлер.

Декадентское сознание родилось как бы из предчувствия грядущих в новом веке революционных бурь.

1898 год я называю как год его первого выступления на общественной, политической сцене. Это была запоздалая конвульсия реакционной мысли Европы в ответ на революционные бури минувшего века. Дело Дрейфуса стало, по существу, первой политической и идеологической битвой декаданса против прогрессивного левого сознания. Он открыто провозгласил себя противником демократии, готовым, если придется, прибегнуть к кулаку. Дальше увидим, чем это кончится.

Ну, а все исторические пометки, не смею спорить, верны: да, как раз тогда XIX век сменился XX, «научная» эпоха — эпохой «нового научного сознания», шла очередная, после паровой машины, индустриальная революция: изобрели мотор внутреннего сгорания, поехал автомобиль, взлетел аэроплан, заговорило радио, в России разразилось восстание пролетариата...

Бум

Оглянемся: а ведь на дворе очередная индустриальная революция, электронная. Ни в чем она не проявляется так быстро, так мощно и, увы, так тревожно, как в средствах массовой информации, культуры, коммуникаций. Тем более что в одну с ней бричку безо всякой узды умудряются запрячь и такую трепетную лань, как Демократия. «И как мы, социалисты, могли допустить, чтобы правые украли у нас тему свободы!» — вздохнул летом один из министров левого правительства Франции. Через неделю с трибуны Национальной ассамблеи один из лидеров правой оппозиции в ответ громко заявил: «Свобода сегодня переменила лагерь: мы более кредитоспособны в ее защите, чем левые!»

Не станем искать эксперта, чтобы рассудить, кто прав. И речь-то, поверьте, идет лишь о граммах разновеса, а не о резко противоположных взглядах. Не знаю, получала ли Франция когда-либо столь неотразимое доказательство своих «свобод», как в ночь на 1 марта 1982 года. С частной радиостанции «Карбон 14» прямо в парижский эфир передавали репортаж о половом акте, свершавшемся непосредственно в студии. Не потрудившись даже одеться, запыхавшаяся парочка тут же дала пресс-конференцию приглашенным журналистам. Наконец соответствующие отчеты появились в центральных газетах. Кого-то это может покоробить? Неважно: зато разом продемонстрирована свобода нравов, слова, печати и, так сказать, в полном объеме права человека.

Я сгущаю краски? Ничуть. В массовой культуре уже возникло направление под названием перформанс (действо), посягнувшее на музыку, живопись, танец, стрижку, моду и т. д. «Космический танец в исполнении португальской балерины Элизабет Миле». Она, совершенно голая, катается по сцене, издавая звуки допотопного мира, и весь «балет» в том, чтобы умудриться, не прибегая к помощи рук, откусить от рыбы, не знаю, то ли высушенной, то ли гуттаперчевой. Скажут: но это «чужое». Однако в следующий раз по телевидению следует уже групповой балет такого же рода в исполнении французской группы, представшей даже перед театральным фестивалем в Авиньоне («Гимн», постановка Маги Марен). Постпанки с раскрашенными головами, у одного глаза на темени, у другого лавровый венок из собственных волос... По милости Малькольма Макларена, действо оперы Пуччини «Мадам Баттерфляй» проходит в турецкой бане, где хор едва одетых наяд предается страданиям Чио-Чио-Сан вперемежку с коллективными омовениями, периодически исчезая в пару. Ну, раз уж баня, то как же не мыться? Но при чем тут японская драма и янычарский интерьер? А на очереди — видеопостановка «Аиды» Верди и, страшно молвить, пушкинского «Бориса Годунова» в сопровождении ансамбля панк-рока «Секс пистолз», созданного когда-то Маклареном. Итак: перформанс — видео — видеоперформанс... Никогда еще техника снятия на пленку и размножения звука и картинок не оказывалась разом доступна такому великому числу людей, которых за неимением другого, более общего термина я вслед за одним французским автором назову ВИ («высокая интеллигенция»: эпитет В здесь выражает мерку не социальную, а иерархическую). Какую всему этому можно возвести преграду? Кто ее возведет?

За ответом я поехал в Канны, на 19-й Международный фестиваль музыкальных записей (МИДЕМ). В программе: локальное радио, классическая музыка, варьете и клипы (песни, положенные на видеосюжет, по сути, короткометражные фильмы). Шестьдесят стран, почти две тысячи фирм, представили сюда свою фонопродукцию или приехали за ней, на неделю превратив Дворец кино в сущий улей шоу-бизнеса. Бессмертный президент всех МИДЕМов Бернар Шеври на первой же пресс-конференции заявил, что, бесспорно, нынешний фестиваль — «исторический». Почему?

— Еще десять лет назад, — ответил он, — индустрия варьете переживала период эйфории благодаря долгоиграющим пластинкам, року и диско. Потом разразился кризис. Фирмы едва наверстывали упавшую продажу грампластинок успехом отдельных, самых популярных певцов. И вот сегодня мы на пороге новых форм распространения музыки — компактные пластинки с лазерным чтением, локальное радио, видеомузыка и специальные телеспутники. Все это завтра во всем мире неузнаваемо преобразит варьете!

Преобразит — еще бы не преобразить! — но как не думать с печалью о том, каким страшным может оказаться это преображение. Ведь техника с первых же дней попала в лапы дельцов и «пиратов» массовой культуры. Это они сделались ее законодателями, одни — открыто, другие — из-под полы. О, как велика делается теперь ответственность актера, певца, сценариста, словом, всех, для кого культура в первую очередь творчество, а не торг! Во Франции, например, 1500 профессиональных певцов, из них только 200 живут за счет профессии, из этих двухсот лишь десяток актеров способны «держать» 5 — 10-тысячный зрительский зал. Они-то и оккупируют главную сцену варьете. Означает ли приход новой техники, что она теперь призовет на службу всех простаивающих и безработных? Увы! Из десяти клипов по французскому телевидению только один французский. Пять гигантских музыкальных фирм в стране, но все наперечет англо-американские или голландско-западногерманские. Какой же им толк содействовать процветанию музыки в собственных музыкальных вотчинах, когда они тут как раз на то, чтобы ее привозить? 19-й. «исторический», МИДЕМ не составил в этом смысле никакого исключения из давно сложившейся тенденции: Европу, а еще пуще остальные континенты мира захлестывает англосаксонское варьете. Все рекорды безвкусицы в Каннах побила американская группа «Виллэдж пипл», одна из шести приглашенных на фестиваль «звезд» мировой эстрады прошлого года. «Секс! Секс! Секс!» В такт этому немудреному припеву совершаются телодвижения, которые трудно истолковать иначе, как оскорбление общественной морали.

— Скажите, а что, в СССР не танцуют и не слушают рок?

— Отчего же, и танцуют, и слушают. Но только у нас это явно не массовое увлечение, точно так же, между прочим, как и во Франции...

— Согласен! Потому что сами музыкальные и песенные традиции наших народов не вяжутся с роком. И все же обманываться не надо: молодежь им увлечена, а искусство клипа может придать ему новую игровую и зрелищную привлекательность. На этом гала-концерте действительно было много пошлости, хрипа вместо голоса, бессмыслицы вместо слов, все так... Но я, знаете, о чем думал? Пусть будет рок! Пусть будут клипы! Проблема-то совсем в другом: как бы все это удержать в рамках здравого смысла и подлинного эстрадного искусства?

Можете ли вы предположить, с кем был этот разговор? С Чародеем Скрипки — дирижером Франком Пурселем. На МИДЕМе, кстати, с представителями ВААП СССР оговаривалась очередная поездка его оркестра в нашу страну. А говорил Франк Пурсель об ответственности за судьбу культуры тех, кто в ней снискал звание мастера и в этом-то звании встретил нынешний видеобум, способный, как никогда доселе, отомстить культуре декадансом. Все технические предпосылки для этого уже налицо. А рядом с Технологией, бубенчиком тоже бума, разнузданная ото всех общественных уздечек, послушно бредет трепетная лань Демократии. Правый седок хлещет ее по левому боку, а левый по правому. О, достославное «новое научное сознание», когда уже и не разберешь, седоками ли правят, или лошадьми! Вожжей как будто и впрямь нет, зато за спинами седоков отчетливо маячит цилиндр Главного Кучера. Куда вынесет эта бричка массовую культуру Запада, а вместе с ней и политическое сознание масс? Ведь декаданс уже однажды доказал, что и не помышлял остаться лишь категорией искусства. Точно так же и сегодня речь лишь с виду идет об усладах для души и новых формах досуга. Ставка на самом деле куда значительнее, а игра крупнее: еще никогда в истории не представлялась возможность в таких неслыханных масштабах промывать общественные мозги.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.