Учительница тронула меня за рукав.
– Вот сейчас выступает эта девочка со своими стихами. Я начинаю переводить.
Темноволосая девочка сама встала со скамейки и сделала два нешироких, но уверенных шага вперед. Худенькая фигурка ее напряглась и словно бы вытянулась, тонкое лицо было обращено к залу. Она еще не начала читать, но губы чуть шевелились, большие темные глаза смотрели осмысленно, даже вдохновенно.
Не укладывалось в мозгу, что и она незряча.
Лет ей было, пожалуй, около четырнадцати – загадочный возраст, когда все намечено и ничто не завершено, когда так легко додумать на будущее яркую, необычную судьбу. Возраст, который удивительно много обещает – куда меньше бывает, отпущено человеку потом.
Вот и у девочки на сцене лицо было на редкость одухотворенное, но я не знал. что стоит за этой одухотворенностью – уже возникшая личность или просто ее четырнадцать лет?
Читала она, подавшись вперед, слегка приподнимаясь на носки. Неподвижные руки были прижаты к телу, ладони – дощечками. Голос у нее был высокий, звонкий, и я боялся, что девочка сорвется – так переживала она каждую строчку.
Моя опекунша переводила старательно, и это ничего не меняло – стихи оказались плохими. В них тоже были ясные горизонты, черные тучи, которые, конечно, развеются, и обязательное поэтическое солнце – риторическое солнце, которое, увы, никого не греет.
Я видел, сколько души вложила девочка в эти избитые слова, и жалко было ее искренних, но напрасных усилий.
– Вы с ней будете говорить, так? – напомнила молоденькая учительница.
Я сказал, что да, обязательно поговорю, и стал придумывать уклончивые фразы, которые позволили бы мне не солгать, а девочке – не огорчиться.
Она начала второе стихотворение. Название его – «Осень» – открытий не сулило.
Но девочка читала, соседка моя переводила, и во мне росла радость удивления: такую осень я, пожалуй, прежде не знал.
Печальная пора года была не увидена, а услышана. Звуки, только звуки. Пробежка дождя по деревьям, растерянное посвистывание птиц, мягкий стук упавшего яблока, хруст тяжелых шагов в аллее, неожиданно резкий голос – и шорох легких лап торопящейся собаки...
Лишь однажды в стихотворении появился цвет, но это был скорее символ цвета. Осеннее небо в стихах оказалось синим – ведь ни увидеть, ни услышать его девочка не могла.
Учительница спросила, как мне понравилось. Я ответил, что понравилось очень. Девушка обрадовалась:
– Вы знаете, она всегда так старается...
Потом подошла к сцене, позвала девочку, и та, нащупав ногой ступеньки, легко сошла вниз.
Сидевший сзади Сережа проговорил негромко:
– Все-таки это ужасно, когда ребенок слепой. Я повернулся к нему:
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Беседуют солист Большого театра А. Огнивцев и маршал Советского Союза И.Баграмян
Роман