Непростые доказательства

За плечами у Фоменко – школа КамАЗа: мастер, прораб, начальник участка. Он и на здешней стройке начинал начальником участка. И уж кто-кто, но Фоменко знал, что значит на стройке бригада и... квалифицированный бригадир. Первое, с чем он столкнулся, приняв участок нулевых циклов, – отсутствие толковых руководителей в бригадах. На его участке их просто не было. Впору хоть самому возглавить бригаду и показать всем, как надо работать... Сначала эта мысль показалась Фоменко бредовой, но потом он неоднократно возвращался к ней. Что мешает ему попробовать? Но кто позволит, если взять армейский табель о рангах, самовольно разжаловаться из капитанов в сержанты? А ведь бригадир должен быть качественно другим, нежели десять лет назад.

Все это было сложно и тяжело, но нашлись такие, которые вникли, и поняли, и оценили... Фоменко назначили бригадиром.

Фундаменты, фундаменты. Бетонные колодцы. С гулкой, утробной пустотой. С аппендиксами и тупичками энергопроводки, в которых должна спрятаться вся «кровеносная система» будущих станков.

Работая, бригада все больше погружалась в глубь фундаментов-колодцев. Но в показателях фоменковцы неумолимо поднимались вверх. И в сводках, рапортах, докладах, в подписях под газетными снимками, рядом с цифрами уложенных кубов, сэкономленных материалов, перевыполненных месячных и квартальных заданий неизменно следовали слова: «методом бригадного подряда,..»

Совет бригады после того памятного собрания в котловане собирался не один раз. Сидели, мозговали, прикидывали. Без заработка все же никто оставаться не хотел. Мускульное напряжение, уплотнение времени, которое принесло им выигрыш там, на ростверках, тут явно не годилось. Требовалось нечто новое в организации всего процесса. То, о чем некогда говорил, думал Фоменко: преодолеть разрыв в цепи командных звеньев. Ради этого Фоменко «разжаловал» себя в бригадиры. И не фокус здесь был нужен, а трезвый, четкий математический расчет, который бы вобрал в себя все: и самолюбивую взрывчатость Тофика Сулейманова, и почти инженерную подготовленность Коли Ковалева, и неторопливую основательность Вали Праскова, и осознанную порывистость, самоотверженность Коли Щербакова, других ребят, приехавших сюда по комсомольским путевкам, лишь жадно постигающих таинства, такой «грязной, черной» работы бетонщика и мечтающих о высотах мастерства.

Всякий раз, когда собирался в вагончике совет бригады, всплывал новый фактор, который надо было «учесть», «увязать», «уладить», «принять во внимание»: от ритмичной подачи раствора до нормального обеда в переполненной столовой. В расчетах планового отдела никак не связывались кубы уложенного бетона и часы работы продуктового киоска в котловане или месторасположение цистерны, торгующей квасом. Там мыслили масштабами штаба фронта, в крайнем случае армии. А здесь была полоса наступления стрелкового взвода, максимум роты, свои «высотки» и «лощинки», свой «огневой рубеж», свой «тыл». И приходилось рассчитывать, не что сделать, а как сделать. И все же точный математический расчет сработал и породил цифры, которые поразили поначалу даже их самих.

Месяца полтора назад они уложили полторы тысячи кубов, вырвали у бавыкинцев знамя победителей. Сейчас в их прикидках, расчетах, планах вырисовывалась, выплывала, как парусник из мглистого тумана, иная цифра – 2 тысячи 500 кубов каждый месяц. Когда Фоменко в первый раз назвал ее, никто из совета бригады не поверил. А «парусник», как флагман эскадры, вел, тянул за собой иные показатели.

Но цифры эти опирались теперь не только на математический расчет. Не случайно под листком социалистических обязательств их комсомольско-молодежной бригады красовались не только подписи «треугольника» – бригадир, профорг, комсорг, – но и каждого из тридцати семи плотников-бетонщиков.

Правда, был в тех обязательствах пункт без громких цифр. На непосвященный взгляд – мелочь. Но существенная!

«Вовремя и начинать и выполнять работу. За вынужденные простои несет ответственность администрация».

Начальник участка только головой закрутил.

– Хитрый ты мужик, Михалыч. Ой, хитрый. И бригаду себе под стать сколотил. Я это еще в апреле заметил, когда знамя вырвали.

Стройка не завод с отлаженным, выверенным годами ритмом цехов и конвейера. Поэтому выкладки Фоменко среди инженеров управления не встретили энтузиазма. Говорят, что один из них, тертый, бывалый, даже заключил пари с начальником участка на ведро раков «и все, что к нему причитается». Он был твердо убежден, что ничем не рискует: через неделю, максимум две Фоменко уже забудет о всех расчетах и начнет действовать, применяясь к сложившейся ситуации.

– Так было, так есть и так будет, – пророчески заявил инициатор пари, стискивая ладонь начальника участка и бросив свидетелям: – Разбейте!

Теперь он раз в два дня непременно появлялся на «фоменковских редутах»..Слух о пари докатился до бригады. И когда над фигурными колодцами вверху возникала невозмутимая фигура в итээровской зеленой спецовке, Коля Огрызков заводился непривычно быстро, с пол-оборота.

– Ходит и смотрит. Ходит и смотрит, – кипел Коля. – Что я, лошадь ему? Есть потребность, езжай в Ростов на ипподром. Делай ставки на ординар и на двойной. А я не лошадь...

– Ты не фаворит. Точно! – посмеивались над Огрызковым ребята. – Только доказать это надо ему – любителю раков. Пусть знает, где они зимуют.

– А мы что? Разве мы не доказываем?

Спустя три первые недели такому опытному строителю, как инициатор пари, уже стало ясно: он проиграл. Бригада Фоменко, точно следуя расчетам, упорно, методично, внешне неприметно уходит вперед. И где теперь доставать ведро этих чертовых раков, если еще не сезон?

Они уложили в тот первый месяц две с половиной тысячи кубов. И снизили себестоимость фундаментов на запланированную сумму. И выполнили все, что длинными строчками формулировок плотно заполняло лист их соцобязательств.