Непростые доказательства

– Нет, всех. Бетон один будет.

Фоменко обрадовался, когда начальник участка протянул ему аккуратно сложенные листы синьки.

– Вот помозгуй. Фундаменты под оборудование в тридцатиметровом пролете. Справятся твои орлы?

– Справятся.

Сейчас бригадир колдовал над чертежами. Интересное дело. Необычное. Но... объем. Проклятый объем. Ведь платить-то будут по-прежнему: за кубы. А предстоящая работа не ростверки. Здесь на бетон с лопатами наперевес не попрешь... Расчет нужен. Для него, бригадира, персонально интересно. А для бригады? Загорятся ли? Или весь интерес потушит, задавит всесильный для некоторых рубль?

...Вагончик был тесен, и бригада собралась прямо у последнего ростверка. Мимо к транспортному пятачку тянулись со смены люди, то и дело бросая:

– Эй, передовики! Кончай митинговать. Автобус ждать не будет...

И Тофик в который раз в сердцах отвечал:

– Да иди ты... Бригадир шагнул вперед:

– Товарищи! Нам предстоит нелегкая работа. Но интересная. Не ростверки штамповать...

Коля Терехин сидел на доске, положенной на кирпичи, привалясь к ободранному боку сварочного аппарата. Фоменко бросал, словно рубил фразы: «Фундаменты под оборудование... Ювелирная работа... Сегментная опалубка... Моральная готовность... Самоотдача...» Коля понимающе кивал головой, соглашаясь с бригадиром, принимая его слова на веру.

– На ростверках передовиком стать несложно. Укладывай кубики. Нам знамя хоть и за труд дали, но как бы авансом. Настоящая работа впереди на фундаментах. Там не только количество, там качество требуется. Там наша бригада или знамя сохранит, или вниз пойдет. Особенно если рублем все мерить.

Фоменко отвел глаза от комсорга и посмотрел на других. Вон как напряглись при этих словах и Тофик Сулейманов, и приехавший полтора месяца назад на стройку по комсомольской путевке Витя Щербаков, и Арсен, и Коля Ковалев, оставивший хорошую должность в Красном Сулиме, почти инженерную, ради того, чтобы построить «свой завод, свой город». Для них возможная потеря в заработке не фактик, а фактище. У Коли детишки, семья – сам четвертый да пока еще и квартиру снимает. Арсен хоть и живет в общежитии, но тоже домой посылает переводы. Нелегкие у них в последние месяцы были деньги, но и немалые. А к ним человек быстро привыкает.

Ковалев смотрит на бригадира в упор. Тяжело смотрит. И у Вали Праскова в глазах тревога. И у Эльбруса. Даже Коля Ершов, почти пацан, неизменно довольный жизнью, всегда с улыбочкой, и тот лицом закаменел. Да, могуч еще рубль в сознании. Могуч.

Может, поторопился бригадир? Поддался настроению, рубанул сплеча комсоргу: «Собирай всех». Наверное, надо было исподволь с каждым по душам: растолковать, разъяснить. Дескать, проигрыш временный. Приобретем класс – наверстаем.

А стена непонимания между ним и ребятами растет, пухнет, как на дрожжах. Глухая монолитная стена. В нее хоть сердцем стучись, хоть динамитом взрывай. Не пробьешь.

Говорит бригадир от усталости неторопливо. А сам думает: «Уйду из бригады к чертовой матери. Уйду».

И замолкает на полуслове. Ждет чего-то. И произносит уже привычное:

– У меня все. Решайте сами. – А потом с болью добавляет: – Только мы завод строим, а не шабашничаем. За нас никто эти фундаменты проклятые не сделает. Никто.

Трепещут, бьются в загрубелых ладонях лодочкой огоньки спичек. Молчит бригадир, окутавшись клубами табачного дыма. Хорошо спрятаться за затяжкой, отмолчаться, сохранить сомнения. Но быстро тлеет пересохший табак. У Николая Ковалева второй раз испепеленный окурок кончики пальцев прихватывает. И он, погасив его о доску, на которой пристроились они с Арсеном, отбросив щелчком чинарик в сторону, поднимается медленно, словно со штангой на плечах.