Повесть
Апрель с сухими, теплыми днями, с темповой работой, сверхплановыми кубами прямиком катился к праздникам. Заалели свежим кумачом и белилами обновленные плакаты в котловане. Зачастили на площадку нормировщики и работники планового отдела, подбивая бабки. И в прорабском вагончике, споря до хрипоты, заседал по вечерам постройком, подводя итоги предмайского соревнования. На одном из таких заключительных заседаний член постройкома веньевой Валентин Прасков сидел как именинник. Для многих в управлении случившееся было полной неожиданностью: бригада Фоменко, наполовину из зеленых, только вчера приехавших на стройку комсомольцев, и пополненная «условниками», чисто обошла передовой бавыкинский коллектив по всем показателям. Уложила вместо 1200 кубов по плану полторы тысячи.
Поздним вечером, когда члены постройкома расходились по домам, Валентин Прасков, выйдя из прорабской, заметил, как ярко светятся в их вагончике окна. Он осторожно открыл дверь, чтобы не помешать разговору. Но в вагончике, заполненном людьми, стояла тишина. Только клубы табачного дыма плавали устойчивыми кругами. И казалось, воздух в этом замкнутом пространстве, и дощатые стены, и даже грубо сколоченные лавки, на которых сидели плотными рядками бетонщики, были пропитаны ожиданием чего-то важного, большого, которое должно случиться, разбить эту тишину, но почему-то не приходит. И, поддаваясь общему настрою, Валентин попробовал тихо примоститься на краешек лавки у двери. Но его заметили.
– Ну, как? Что решили? – Голос бригадира стал почему-то резким, злым.
– Что – решили? – не понял Валентин.
– Ты на построй коме был? -Да.
– Так что решили? Кто первый?
– Я думал, ЧП какое. Вы, что же, меня ждали?
– А то кого же? Деда Мороза?.. Так что решили? Или это сверхтайна?
– Какая тайна! Первые мы. Уже проголо...
Закончить Прасков не успел. Его хлопали по плечам, спине. Его обнимали. На нем висели, жали руки. Он пытался докончить рассказ, но ему не давали...
Они стали первыми!
И как-то незаметно проскользнула еще одна новость, которую до этого момента Фоменко считал очень важной: каждый в бригаде заработал за апрель по 300 рублей. Но когда он сказал об этом, кажется, лишь Арсен мельком заметил:
– Не в деньгах счастье... Сделали бавыкинцев!.. Через три дня стояли на сцене под аплодисменты
зала и надсадный туш оркестра Георгий Фоменко и Валентин Прасков, комсорг Саша Минаков и звеньевой Арсен Дударов. Стояли со знаменем, за которое они дрались там, в котловане, сражаясь с временем и бетоном, воюя с опалубкой и арматурой, а больше всего с самими собой... Зал Приветствовал победителей предмайского соревнования аплодисментами. Жора держал отполированное древко знамени, слушал громкие аплодисменты в такт и, всегда сдержанный, невозмутимый, улыбался. Хотя стоящий рядом Валентин Прасков тихо, словно про себя бурчал: «Взять-то взяли. А вот удержим ли?» Валя слыл пессимистом.
Оркестр во главе колонны почему-то в темпе марша в который раз играл вошедший опять в моду вальс «В лесу прифронтовом». Фоменковцы в своих одинаковых костюмах самозабвенно танцевали на мостовой с отделочницами из «Жилстроя». Колонна строителей собиралась на первомайскую демонстрацию.
– Становись! Товарищи, разберитесь по бригадам! – кричали люди с красными повязками, на которых солидно значилось – распорядитель.
Один подбежал к Фоменко и Тофику Сулейманову, который по решению бригады должен был нести на демонстрации завоеванное знамя.
– Что же вы стоите здесь? Быстро в голову колонны!
Они заняли место сразу за подразделением управленцев. Но за Фоменко и Тофиком со знаменем вплотную стала бригада Бавыкина. С широкими красными лентами через плечо, на которых было
золотом оттиснуто «Передовик производства», бавыкинцы производили внушительное впечатление.
В 12-м номере читайте о «последнем поэте деревни» Сергее Есенине, о судьбе великой княгини Ольги Александровны Романовой, о трагической судьбе Александра Радищева, о близкой подруге Пушкина и Лермонтова Софье Николаевне Карамзиной о жизни и творчестве замечательного актера Георгия Милляра, новый детектив Георгия Ланского «Синий лед» и многое другое.