И она счастлива. С души свалилась тяжесть. Она даже готова меня расцеловать. А потом, о, потом она придумает мне достойное наказание. Как подумаешь, до чего нелогично поведение родителей по отношению к детям, в какой непонятной последовательности чередуются нежность и грубость, любовь и нервы, откровенность и неискренность, справедливость и несправедливость, можешь понять грустное признание:

— Я люблю болеть, потому что тогда мама и папа становятся такими добрыми!

Почему мы требуем, чтобы ребенок понял, будто разбитая ваза его вина? Оседлав палочку, он мчался на мотоцикле, палочка задела вазу, она упала на пол. Виноваты, во-первых, мотоцикл или лошадь — лошадь глупая и не свернула вовремя, а во-вторых... Во-вторых, выражение: «Ты знаешь, сколько стоит эта ваза?» — ничего не значит. Я этого не знаю и не хочу знать. У наказания в подобном случае только одно последствие — вторая разбитая ваза будет мной спрятана. И если тогда не разразится скандал, если мой номер пройдет, он положит начало системе безопасности. Естественно, с известным опозданием мою хитрость обнаружат, притом в самый неподходящий момент, именно тогда, когда я что-то нарисовал для мамы, когда я жду одобрения и нежности. Тогда меня встречает залп прямо в грудь:

— Что ты натворил!

Ваза появляется из мрака прошлого. И моя альтруистическая попытка порадовать маму завершается огромным разочарованием.

Срок давности в детстве намного, намного короче. Я не совершил никакого преступления, потому что это было вчера, а я вчерашний совсем не то, что я сегодняшний. Но это не принимается во внимание, меня обличают во лжи, лицемерии, варварском отношении к вещам... В следующий раз, когда я вспомню о своем разочаровании и огорчении, о том, как несправедливо со мной поступили, я с удовольствием разобью еще что-нибудь, и пусть меня отшлепают.

Маленькие дети не имеют представления о собственности, поскольку считают, что им принадлежит все. Ребенок тянется ко всему, что попадается ему на глаза. Представления о чужом еще не существует. Чаще всего это представление формируется болезненно — у ребенка отбирают игрушку, потому что она не его, ложечку, которая ему понравилась в чужом доме. Но то, почему у него что-то отбирают, а что-то дают, еще долго остается для него загадкой. Не слишком ясен ребенку и тот вывод, к которому он может прийти на практике: если ложечку сунуть в карман так, чтоб никто этого не заметил, ее не отберут. Обвинение в краже было бы в этом случае несправедливым. Ребенок просто берет, и самое худшее, что можно с ним сделать, это заставить его стыдиться своего поступка.

Иногда мы вынуждаем детей отдавать свои вещи, воображая, что таким образом мы воспитываем в них товарищество и коллективизм. Применительно к раннему детству это безнадежное начинание. Ребенок хочет обладать, а не отдавать, он еще не знает радости дарения. Еще труднее ему понять, почему его заставляют отдать свою игрушку, когда папа, к примеру, всегда забирает свою блестящую зажигалку обратно. Он не различает вещи по их цене, не понимает, что зажигалка дороже игрушки или что отец бережет ее как память.

Когда мы видим, что наш любимый мальчик отдает свое печенье другому, не будем умиляться. Вероятнее всего ему не хочется есть и он нашел способ избавиться от печенья.

Макаренко писал: «Ребенок — рентгеновский снимок семьи». К этому удачному определению я хочу только добавить, что в семье и только в семье прежде всего зарождаются и прорастают все асоциальные свойства будущего члена общества.

— Скажи, что меня нет дома! — говорит папа или мама, неважно кто именно. Этот банальный пример типичен и достаточен для того, чтобы усвоить, что правду говорят не всегда. Когда и почему? Этого я пока не понимаю. Но постепенно мне становится ясно, что ложь предохраняет от известных неудобств, от неприятных ощущений.

Я играю в кроватке своей босой ногой, рассматриваю пальцы, это очень любопытное зрелище. И слышу в это время, что идет мама. Я мгновенно укрываюсь и делаю вид, что сплю. Она обычно догадывается, что я не сплю, но все-таки я на всякий случай жмурюсь. Я знаю, что она сердится, когда я не сплю. Почему? Неизвестно почему, но сердится и тогда, когда я не выпиваю свое молоко и выливаю его в умывальник. Потом я пускаю воду, чтобы не видно было белого и чтоб какая-нибудь пенка не зацепилась за решетку и не испортила все дело. После этого уж очень трудно установить, выпил я молоко или нет.

Самое скверное, что иногда мама и папа ужасно возмущаются моим враньем, а иногда восхищаются моей изобретательностью. Попробуй пойми их! Когда они сердятся, то наказывают меня: не будешь смотреть телевизор (они не знают, что этим наказанием, быть может, оказывают мне услугу). Не пойдешь в зоопарк. А то вдруг совершенно неожиданно начинают потешаться над моим «номером». «Иди посмотри, что он натворил, иди скорей!» И потом, если решат, что своей выходкой я проявил оригинальность, восторженно рассказывают о моих хитростях близким и дальним.

Ребенок, если он почему-либо возбужден, не может усилием воли заставить себя заснуть. Это не удается и взрослым. Поэтому нелепо, что такое естественное обстоятельство вызывает их гнев. Таково же положение и с обедом, и с завтраком, и со многим другим. В таких случаях наказания превращают ребенка из лжеца непредумышленного в лжеца сознательного. Ложь становится обдуманной, она совершенствуется.

Мы настаиваем на том, чтобы наши дети подчинялись нам, отлично зная, что мы заставляем делать их нечто полезное и необходимое. Да, но они-то этого не знают и не склонны нас слушаться. Сердиться на ребенка зато, что он не хочет выпить ложку рыбьего жира с отвратительным вкусом, абсурдно. Ребенок оценивает добро не как перспективу, а как ощущение в данный момент.

Когда наш сын заболел корью, врач предложил сделать ему вливание гамма-глобулина. Мальчик был ужасно встревожен. Мы, разумеется, согласились. К нашему удивлению, не кто-нибудь, а сам врач, добрый старый врач, какого в наше время почему-то уже не сыщешь, отказался от вливания. «Все мы переболели корью и без вливаний, — сказал он. — Не следует травмировать ребенка, если нет на то крайней необходимости». С этого мгновения для нашего сына не было на свете лучшего доктора. Он открыл в нем единомышленника. Оба не любили вливаний и уколов, и этого оказалось достаточно, чтобы сын проникся к врачу доверием и чтобы каждое его слово стало для мальчика законом.

Узнать психику ребенка, каждого ребенка — дело трудное, сложное, но не надо жалеть на него усилий...

Пятилетняя Маргарита вернулась с первого своего урока английского очень важная и поспешила поделиться своими впечатлениями:

— У преподавательницы двое близнецов, и она купает их в заграничной ванночке.

— Какой ванночке?

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.