На Припяти

Лес вскоре кончился, и Марилька вышла на поле. Отсюда до переправы рукой подать. Вот только миновать небольшую ложбинку.

Но, выбравшись из ложбинки, Марилька остановилась в изумлении. На переправе происходило что - то необыкновенное. На берегу пылал костёр, вокруг сновали фигуры людей. На перилах парома, пронизывая лучами мрак, висели фонари. На пригорке стояла грузовая машина. До Марильки доносился дружный стук топоров, визжание пилы.

Не заглянув в домик, Марилька с корзиной в руке сбежала вниз. Ну да, всё знакомые люди - плотники из «Победы»! Вот отругают лесину длинным фуганком знакомый дядька Антон и сосед Никита Базылёнок. Оба без шапок, вороты рубах распахнуты, на разгорячённых лицах поблёскивают капельки пота. Рядом отёсывает доски брат Марилькиной подруги - Ольги - Пилип Богуцкий, а возле него отец. Узнала Марилька и Петра Тугая, залезшего в воду, чтобы отремонтировать днище. Но кто там, на пароме?

Марилька вздрогнула, лицо её вдруг вспыхнуло. Со скрежетом взламывая дощатый настил ломами, на пароме азартно работали Лёнька и Степан Фомич. Лёнька был без пиджака, с засученными по локоть рукавами рубашки. Из - под кепки выбилась прядь мокрых волос, худощавое загорелое лицо казалось необычно строгим.

Марилька загляделась на парня. Какой он всё - таки красивый, какой сильный! Тяжёлый лом так и ходит в его руках, словно тростинка. А ночь такая холодная, неласковая. Дует пронзительный северный ветер. Чёрные высокие волны с белыми барашками пены с шумом ударяют о паром. Милый Лёнька, любый Лёнька...

- Марилька! - услышала она голос отца. - Не побоялась, пришла!

- Я, тата, вам есть принесла.

- Спасибо, дочушка! Тут такое дело... - Данила махнул рукой. - Утром машины придут. Так нужно, чтоб без задержки, понимаешь? Бери в руки ломик да помогай.

Так вот в чём дело! Шли машины для тех великих работ на Полесье, про которые ей рассказывал Лёнька. Честно говоря, она сначала с недоверием отнеслась к его рассказу. Ей казалось, что всё это будет происходить не у них, а где - то в другом месте и, может быть, через несколько лет. Лёнька утверждал, что на Полесье будут осушены все бесчисленные болота, выпрямлены и углублены реки, проложены судоходные каналы, построены огромные водохранилища, могучие электростанции, которые дадут свет самым далёким уголкам края. Там, где была трясина или пески, зашумит пшеница, зацветут сады. Это казалось сказкой. И вдруг всё поворачивается так, что уже сегодня - и яе где - нибудь далеко, а у них, в Заречье! - эта сказка начинает превращаться в быль.

Оглянувшись, Марилька увидела на земле между досок лом, подняла его. Пускай письмо полежит в кармане до утра. «Цыган» не обидится на неё.

Марилька взбежала по мосткам на паром и крикнула, перекрывая шум ветра:

- Дядька Степан, принимайте в помощники!

- Марилька? - удивился Степан Фомич. - А ну, становись сюда...

В полночь начали класть новый настил и ставить стояки под перила. Степан Фомич велел Петру Тугаю, который работал по пояс в ледяной воде, немедленно идти к огню обсушиться. Петро послушался бригадира, но уже через несколько минут вернулся и снова взялся за топор.

- Пускай остальное ветерок подсушит, - пошутил он, жадно затягиваясь папиросным дымком.

Степан Фомич промолчал, но мысленно одобрил Петра. Марилька сбегала в домик и, захватив коротенький кожушок, набросила его Петру на плечи.

А с Лёнькой за, всю ночь она не перебросилась и словом, хотя часто приходилось работать совсем близко от него, плечом к плечу. Иногда, улучив момент, Марилька незаметно поглядывала на парня. А один раз не сдержалась и вполголоса окликнула его:

- Лёнька!

Но он или не услышал её за шумом ветра или притворился, что не слышит. Лёнька налёг на лом с такой силой, что доска согнулась и затрещала.

Между тем работать становилось всё тяжелее. Под ударами волн паром дрожал и шатался. Привязанные к стоякам фонари не могли уже рассеять чернильную темень ночи и освещали паром слабым, неясным светом. Натянутый канат, что спускался с парома в воду, гудел на ветру то глухо, как басовая струна, то звонко, с пронзительным свистом. За шумом ветра и волн почти не было слышно ни стука топоров, ни звона пил.