На рассвете Булыгина разбудил телефон. Шлепая по холодным половицам в прихожую, директор прииска с раздражением думал о том, что разные ночные ЧП стали приключаться именно с тех пор, как он провел себе домой телефон.
— На Черном человека убили... — издалека сказал незнакомый голос. Булыгин ругнулся в трубку, но та уже отмалчивалась, настораживая тишиной.
Черный был самым дальним участком. Пробирались туда одни «крабы» — мощные «ЗИЛы». А так как всю последнюю неделю сеялся дождь, то директор только крякнул: придется на «козле» до стрелки, а там через сопки пешком вверх-вниз, километров двадцать. Он оделся, взял ружье: у Черного погуливали медведи. Подумал и прицепил еще финку. Крыльцо было мокрое — опять шел дождь. Булыгин зябко поежился и пошел будить шофера.
* * *
В длинной палатке, распяленной на лиственничных опорах, выстроились в два ряда штук тридцать разворошенных коек. Потрескивала железная печурка с коленчатой трубой. Булыгин уселся на табуретку около печурки, стал стягивать сапоги: промок.
— Грязь-то развели, как в конюшне! — поморщился он, разматывая портянку.
Двадцать пар глаз следили за ним: вся вторая смена налицо.
— А чем мы не кони? — сказал блондин-альбинос с челкой, закрывавшей один глаз. — Отработали — и в стойло.
Булыгин повесил портянку и покосился на парня. Из летунов — таким везде плохо.
— При нынешней конъюнктуре можно и получше оформлять трудящим жизнь. — Из дальнего угла вышел сухопарый мужчина в пижаме и теплых домашних туфлях. — Газет, и тех не везут, гражданин начальник, не говоря уж о хлебе.
Директор с шумом выдохнул воздух и сунул ноги обратно в сапоги. Поднялся, поправил ремень.
— Бригадира сюда и всех с первой смены.
В спину понесло холодом. Откинув полог палатки, один за другим входили бульдозеристы, рабочие приборов, опробщики. Они здоровались с директором и рассаживались на койках, что поближе. Вошел бригадир, плотный, красивый мужчина.
— Сейчас обвиняемый придет, Иван Артемьич. А пострадавший, вон он...
— Что, труп? — спросил Булыгин.
— Нет, зачем же, живой.
На койке, упершись локтями в колени, сидел голубоглазый рыжеватый парень в васильковом свитере. У парня было узкое интеллигентное лицо, но руки рабочие — заскорузлые, с обломанными ногтями. На левой руке из-под свитера выглядывала белая полоска бинта.
По шуму, пронесшемуся по палатке, Булыгин понял, что вошел преступник и что можно начинать. Преступник прошел так, чтобы быть видным директору, и остался стоять, прислонившись к лиственничной опоре и скрестив на груди руки. На вид ему было года двадцать два, но от работы на полигонах под ветром и солнцем люди кажутся старше, — значит, не больше девятнадцати.
Бульдозеристы второй смены, что вели вскрышу четвертого полигона, показали, что накануне вечером обвиняемый Виктор Бобров напал на бульдозериста Бориса Афанасьева, когда тот мыл золото на ручье Черном, нанес ему несколько ударов и, пока ребята добежали до места драки, успел его ранить его же ножом.
— Да из-за Нюрки это у них! — крикнул альбинос с челкой и захохотал.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
(История одной судьбы, рассказанная в письмах)