Музыка

И дирижер, будто учуяв желание Васьки, метнулся вновь к барабанам, освирепело лицо, - и своей гипнотической палочкой, как штыком, начал колоть вниз, в пол: раз, два, три - три - три...

Добей.

бу - уй.

бе - е - е - ей.

- Так, так, так, - шептал, ерзал Васька на кресле.

И, не в силах больше сдерживать себя, он схватил Галину руку:

- Галька! Слышь-ка! Черт возьми - то!

Галя брезгливо отбросила его дрожащую потную руку и быстрым безглазым кивком указала на оркестр.

И снова Васька с открытым ртом впился в дирижера.

... А теперь что? Ах, это с нашей стороны раненые. Как они стонут! Как они прощаются с советской землей:

- Товарищи, мы умираем, не доживем до коммунизма. Но верим, что вы довершите наше общее дело: вы построите Башню Социализма, и она будет видна не только у нас - на всей земле, со всех сторон, как высокий стог на лугу. Не жалейте нас, товарищи. Мы счастливы. Перед смертью мы поем...

Что они поют - раненые? Марсельезу? Почему же не «Интернационал»? А женщины плачут над ними...

А там теперь гремит орудие. Бандиты готовятся к новой атаке. Бабы, будет вам плакать над погибшими! Ну, что же поделаешь. Мертвых не воскресишь слезами. Оставьте раненых! Не время с ними: они вышли из строя. Ведь они сами просят, умоляют:

- Товарищи, добейте нас.

И вдруг в оркестре сумасшедшая зарыдала скрипка:

- Мы не можем, мы не можем поднять руки на своих...

- Как так не можете? Должны смочь! Слюнтяи!

Васька вскочил с кресла, не помня себя: внезапная густая, как деготь, злоба залила горло, ему захотелось сорвать с дирижера ненавистный этот черный фрак. Что же он не дает знаков, не бьет тревоги, не призывает в бой? Тоже размагнитился, как баба. Ведь дело проиграно: вот - вот налетят бандиты, заберут раненых, будут издеваться, резать кожу с мясом.

- У - у, мать...

Но дирижер уж тычет палочкой, как штыком, и рушится оркестр в гремучем - треске и летят в публику воющие осколки: Добей.