Прошла минута. Вторая. Третья. И наконец замок щелкнул.
Передо мной, щурясь после темноты, стоял Саша Латынин.
К Феликсу я заехал только утром — побриться, переодеться. Но оказалось, очень вовремя. Позвонил Виктор Васильевич Латынин, предложил встретиться. Я не стал спрашивать, зачем — договорились в одиннадцать у входа в Парк культуры.
Потом я дозвонился до Сухова. Разговор у нас с ним вышел краткий, но содержательный.
Ровно в одиннадцать я стоял на месте и наблюдал, как кремовый автомобиль, сверкая на солнце, выруливает с Крымского моста вниз, подкатывает на стоянку и замирает.
Быстро отыскав меня глазами среди толпы, Латынин закрыл машину и пошел спортивной походкой, на ходу приглаживая седой бобрик. Я тоже двинулся ему навстречу.
Я знал наизусть все, что ему скажу, столько раз я повторял это за сегодняшнее утро. Я представлял, как произнесу свой монолог и как Латынин изломает артистическую бровь, как глянут на меня сверху вниз из-под полуприкрытых век орлиные глаза навыкате. Сначала холодно и удивленно, а потом в них появится совсем другое выражение. Вот сейчас мы встретимся...
Между нами оставалось уже не больше десятка метров, когда Латынин вдруг пропал. Только что шел, мелькая в толпе своим седым бобриком, и вдруг скрылся. Мне показалось, что он споткнулся и упал. Вокруг места его падения мгновенно возник небольшой людской водоворот, я бросился вперед, расталкивая прохожих, и увидел его. Латынин лежал на земле в нелепой позе, раскинув руки, лицом вниз, а рядом с ним стоял на коленях успевший раньше меня высокий человек в клетчатой кепке. Через секунду сквозь толпу протолкался Сухов.
— Что?! — только выкрикнул он. А клетчатый, ответив ему что-то скороговоркой, быстро встал и начал руками раздвигать напиравших с разных сторон людей.
— Граждане, разойдитесь, человеку плохо, разойдитесь, граждане!
Я стал ему помогать, а Сухов куда-то испарился.
— Инфаркт, наверное, — сказали за моей спиной, и я вздрогнул, потому что где-то совсем недавно уже слышал эту фразу.
Я ничего не понимал. Появление милиционеров не было для меня неожиданностью: после утреннего разговора с Суховым я не слишком надеялся, что мне удастся произнести перед Латыниным свой монолог, но такой финал был совершенно неожиданным. И, кажется, нет только для меня.
Завывая, прямо на тротуар выехала «Скорая». Снова появился Сухов. Вместе с врачом они перевернули Латынина, и я увидел, что глаза его закрыты. Врач приоткрыл веко, поднял безжизненную руку...
Боже, вот так же было с Кригером!
— Умер, — обращаясь к Сухову, негромко сказал врач. Но я расслышал. — Думаю, инфаркт.
А я стоял рядом совершенно оглушенный и размышлял над тем, почему старого, больного человека зверски убили, а крепкий, полный сил мужчина умер внезапно от разрыва сердца. Судьба? Или нечто большее?
В самом конце рабочего дня я позвонил Сухову и, как ни странно, застал его на месте.
— Приезжай, — сказал он устало.
Сухов сидел один в комнате и что-то писал. Когда я вошел, он отложил карандаш, сначала сладко потянулся, как человек, долгое время не разгибавший спины на сидячей работе, а потом встал мне навстречу и, широко улыбнувшись, крепко пожал руку.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Как поднять инициативу каждого работника, чтобы быстрее добиться повышения производительности труда?
Рассказ
22 октября 1870 года родился Иван Алексеевич Бунин