Но еще сильней я радовался московским этюдам! Москву художники пишут мало. А если и пишут, то полотна их напоминают зачастую цветные открытки: такая гладколись, такая заштампованная звонкость цвета, что как-то муторно становится. А здесь, на гончаровских этюдах, наш прекрасный город не отчужден от тебя ни парадностью, ни чудовищной правильностью композиции, ни тоскливой прозрачностью неба. Здесь он по-домашнему близкий, простецкий, милый. Давно открыт секрет, что тот достигает в искусстве серьезных результатов, кто необыкновенно запечатлеет обычное, примелькавшееся. Красота Москвы начинается для Виктора Гончарова от крыльца его дома. Вышел из подъезда, посреди двора, на табурете, сидит пожилая женщина, написал ее со спины, склоненной над вязаньем, с отрадой ощущающей теплоту утра, тишину и присутствие высокого дерева. Отсюда же написал квартал после дождя, сияние неба, радугу. Мало-помалу осваивал округу, и появились новые этюды с двориком близ Большой Екатерининской улицы с улицей Щепкина, где в центре композиции радостно смотрится розовая фабрика, с храмом Трифона в Напрудном переулке, с площадью, ласково называемой москвичами Самотекой, с Делегатской улицей на рассвете... И все это была столица, которую почти не встречаешь на выставках и на которую я не мог смотреть без нежности. Удаляясь от дома, Гончаров не терял свежесть восприятия и тоже сочно, пастозно написал арочный мост над Яузой, порт на Москве-реке в Филях, Москву-реку под косогорами у Коломенского, вид Кремля с Каменного моста, Соколиную башню в Николо-Карельском монастыре. Теперь ему удалась вода – зеленоватая, с пастельной мягкостью тона на Яузе, белая до магниевой ослепительности в Филях, и небо удавалось – тонко согрет полымем оранжевого заката Андронников монастырь, вздыбленная облачность властно охвачена огромностью воздушного океана, что создает иллюзию того, будто ты сам стоишь на Каменном мосту, запрокинув голову, и смотришь.
Пикассо, давая характеристику своим творческим обретениям, применил парадокс на грани рекламной рисовки: «Я не ищу. Я нахожу». У каждого художника, надо полагать, бывают моменты озарений, когда произведение создается взахлест и без малейшей предварительной подготовки. Но зачастую отсутствие исканий лишь мнится ему. Вулкан молчит, но в магме, пока она раскалена, непрерывно совершаются динамические, радиоактивные, термохимические процессы. Художник может не улавливать процессов, совершающихся в его подсознании, но это не значит, что их нет. И тем не менее его достижения являются нам как результат неустанного труда, а труд – он и есть универсальное средство для поисков и находок. В этой связи нельзя не подчеркнуть, что время накапливания мастерства является и временем накапливания исканий, а искания обладают способностью давать впечатляющие результаты.
Вдохновение и подвижнический труд Виктора Гончарова создали замечательные произведения. Я назвал немногое, потому и хотел бы сделать добавление, хотя и оно не охватит всех его достижений. Из скульптуры я отношу к его шедеврам «Огонь», «Андрея Рублева», «Дочь ветра», «Андроникова в роли своей бабушки», «Палача», «Слепого гения», «Мать», «Ярославну», «Звездочку», из поэзии – лады «Портрет», «Конек удачи», «Нелегкие радости», «Живой камень», лирические стихотворения – «Жидкая стеклянная бородка», «Мои одинокие нарты», «Сверчок», «Я рванул без стука двери», «Спасибо тебе», «Под дождиком», из сказок и притч – «Мудрый слепой», «Жадный Залдар», «О Будде, бедняке и тайной полиции»...
А еще Виктор Гончаров – интересный прозаик, самобытный переводчик, талантливый оформитель собственных книг.
В зачине к книге «След человеческий» Виктор Гончаров сопоставил свою работу с возведением моста над пропастью. Для возведения моста, как утверждал он, ему необходимы две опоры: русское народное творчество и общемировая культура. То было программное идейно-эстетическое заявление, помеченное 1966 годом, однако оно знаменовало не начало его приверженности к двум опорам, а подводило итог этой приверженности и утверждало ее как насущную, оправдавшую себя плодотворным опытом. Того, о чем заявил Гончаров, казалось достаточно, чтобы подвести итог совершенному и двигаться дальше. Но в том-то и дело, что свой мост он строил и продолжает строить на пяти опорах. Вот те опоры, о которых он умолчал, наверняка по стеснительности (вдруг да заподозрят в нескромности и гигантизме?!): природа, людская жизнь, лично-профессиональный опыт. Об этих трех опорах творчества Виктора Гончарова глубоко писал еще десятилетие тому назад Ираклий Андроников. Свое предисловие к альбому «Виктор Гончаров» он озаглавил «В союзе с самой природой». Слово «союз» тут не совсем точно. Оно сужает область скульптурного мастерства Виктора Гончарова и его сотворчество с природой, выражающееся в осмысленном высвобождении образов, создание которых природа не довершила. Для раскрытия опорного смысла «лично добытый профессиональный опыт» я воспользуюсь глубоким соображением Ираклия Андроникова, но мысленно распространю его на живопись и графику Виктора Гончарова: «Если хотите, все эти скульптуры можно было бы назвать творениями самоучки. Но только в той степени, в какой самоучкой является каждый настоящий художник, идущий вперед, открывающий то, чему его не научили и научить было некому».
Не удержусь от соблазна закончить свое эссе словами замечательного мастера прозы Всеволода Иванова: «Я рад, что к своим мучениям литературой Вы, Гончаров, присоединяете и живопись и скульптуру. Люди Возрождения так и жили».
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.