Наперебой мы хвалили Гончарова за честность и смелость, но больше хвалили за изобразительные находки. Наш восторг вызвали «тиски скул, зажавшие последний стон», «закат, отброшенный за хаты», «Глотая кровь, ты сам попросишь своих друзей добить тебя. Но не добьют-Внесут в палату, дадут железных капель пить, наложат гипс, и в белых латах, как памятник, ты станешь жить».

Тронутый нашим восхищением, он прочел «Дождь», «Утром в запахах самана», «Мать», «А все случилось очень просто»... Тут растопилась и важная сдержанность Спартака Куликова. Он сказал, что образы «Шарф зари швырнув за плечи» и «Я пройду, как ливень летом, небо радугой разрезав!» вполне приближаются к его космическим образам.

Армейские стихи Виктора Гончарова разбередили душу Александра Шабалина, и он прочитал стихи о своем последнем воздушном бое, во время которого его истребитель разворотило зенитным снарядом, а ему самому оторвало ногу, но он все-таки дотянул до земли и хотя и врезался в нее, однако не разбился до смерти. Это возбудило воспоминания о военных лихолетьях. Тогда я узнал, что Гончаров был трижды ранен, что дважды уцелел от верной гибели: благодаря красноармейцу-казаху (он вынес его на себе с поля боя) и благодаря медсестре (она отправила его, тяжело раненного, из окружения на последнем самолете, а сама осталась там).

Поздно вечером мы вышли в институтский двор, потихоньку побрели на Тверской бульвар. Гончаров перенес сложную желудочную операцию – последствие фронтовых ранений, он не совсем еще окреп и двигался, слегка угнувшись и словно бы вонзая кизиловую палочку в асфальт. Тут я и спросил его о том, чем вызвана в «Дожде» мысль быть самим собой. Я стеснялся, когда задавал этот вопрос: то, что очевидно для Виктора Гончарова, может казаться понятным и любому другому человеку. Нет, он не думал так. Напротив, он жил с убеждением, что немалое число людей зачастую даже не сознает трагического отхода от самих себя. А если и сознает, то не умеет, боится или не хочет вернуться к истокам собственной натуры. Однако важно не только понимание того, что нельзя изменять самому себе, а, наверно, еще важней интуитивное стремление держаться самого себя. Взять наш институт. Учится в нем рассказчик, деревенский парень. Поначалу над ним смеялись: Ванька от сохи. Он писал стихийно, не мудрствуя лукаво, о родной деревне, и это, на взгляд Гончарова, было прекрасно. Но парню устраивали на семинаре раздолбы, пеняли Хемингуэем, дескать, содержание рассказов, взаимоотношения героев, их разговоры должны напоминать айсберг: только макушка над поверхностью, а остальное в океане, в глубине. А парень шел от русского народного творчества. Оно-то как раз и сильно открытостью своего содержания. Теперь он жарит под Хемингуэя, его расхваливают, а он цветет, не подозревая, что грех подражательства самый непростительный из писательских грехов. Крылов пусть несколько простовато, зато доходчиво определил необходимость творческой индивидуальности: лучше лягушкой проквакать, но по-своему. Объясняя мне, что опасность потери присущих нам свойств чрезмерно велика, Гончаров сослался на собственное детство. Он любил рисовать, а отец урезонивал его: ты, мол, казак и должен готовиться к крестьянскому труду. Отец отбирал у него альбомы, краски, карандаши, а иногда и сек, приговаривая: «Не рисуй, не рисуй! Твое дело хлеб растить». Великое предназначение – быть хлеборобом! Это отец пытался внушить ему, но так и не сумел, хотя и отвадил от рисования. Побуждения отца были возвышенными, да не совпадали со стремлением сына. Наши стремления загадочны и подчас, к счастью или несчастью, неодолимы. Конечно, стремление может быть убито, может пригаснуть, может затаиться. Теперь он опять рисует, правда, только пером, шаржи на соучеников.

В тот же далеко отлетевший от нас теплый сентябрьский вечер Виктор Гончаров прочитал мне короткое, без названия стихотворение.

Ветер слезно с кем-то спорит.

Даль туманами покрыта.

Завтра в море, завтра в море

Отплывет мое корыто.

Утлое, подбито бурей,

Скромно дышит на причале.

В нем давно мечты уснули,

В нем давно одни печали.

Это ничего не значит

Перед всей пространной далью.

Я на нем большую мачту

Из мечты своей поставлю.

Небо вырежу на парус,

Месяц будет лучший якорь.

Ничего, что так пришлося,

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.