Ломоносов планировал создание еще полутора десятков мозаик из жизни Петра I (причем «Азовское взятие» уже было начато набором). Он мечтал об украшении «публичных строений» мозаичными картинами на темы, связанные с ключевыми событиями русской истории. И во всех этих замыслах и свершениях творческая мысль его выступала как мысль общеполезная, государственная по преимуществу.

Подобные примеры можно продолжать до бесконечности. Так, скажем, актуальнейшая для XVIII века проблема создания единой литературной нормы русского языка, с блеском поставленная им в его гениальной теории «трех штилей», решалась в «Предисловии о пользе книг церковных в российском языке» как важнейшая национально-государственная проблема. Те же цели преследовал он в «Российской грамматике», «Кратком руководстве к красноречию» и «Древней российской истории», в патетическом вступлении к которой он, обозревая полный борьбы, лишений и побед исторический путь русского народа, показал современникам и потомкам глубоко народный характер и своего гения, органичного, жизнестойкого, всегда готового к плодотворному преодолению трудностей, будь то нерешенные научные задачи или козни врагов: «Народ российский от времен, глубокою древностию сокровенных, до нынешнего веку толь многие видел в счастии своем перемены, что ежели кто междуусобные и отвне нанесенные войны рассудит, в великое удивление придет, что по толь многих разделениях, утеснениях и нестроениях не токмо не расточился, но и на высочайший степень величества, могущества и славы достигнул. Извне угры, печенеги, половцы, татарские орды, поляки, шведы, турки, извнутрь домашние несогласия не могли так утомить России, чтобы сил своих не возобновила. Каждому несчастию последовало благополучие, большее прежнего, каждому упадку высшее восстановление...»

Если вдуматься, Ломоносов был человеком счастливым в полном смысле слова: сильнейшая личная страсть его к отысканию Истины сама по себе уже была общественным благом. Его всеобнимающая любовь к родине менее всего была платонической, ибо постоянно воплощалась в свершениях на благо и на радость родине. «Веселящаяся Россия» — так он определял высокий общественно-патриотический идеал, к которому всегда стремился сильной и любящей сыновней душою.

Между тем многое из того, что было задумано Ломоносовым, не получило да и не могло получить воплощения при его жизни: и потому что замыслы его иногда далеко опережали время, и вследствие административно-чиновничьей рутины, и из-за явного противодействия «недоброхотов наук российских». Сохранилось свидетельство, что перед самой смертью он произнес горькие слова: «...я вижу, что должен умереть, и спокойно и равнодушно смотрю на смерть, жалею только о том, что не мог я совершить всего того, что предпринимал я для пользы отечества, для приращения наук и для славы Академии, и теперь, при конце жизни моей, должен я видеть, что все мои полезные намерения исчезнут вместе со мной». Энергичная и властная натура Ломоносова, всегда стремившаяся к исчерпывающему решению каждого вопроса, доведению до конца любого дела, не могла примириться с мыслью о том, что не он (не Ломоносов!) будет продолжать свои начинания.

«Мое единственное желание, — писал он в 1760 году, — состоит в том, чтобы привести в вожделенное течение Гимназию и Университет, откуда могут произойти многочисленные Ломоносовы...» Воспитать как можно больше людей, которые так же, как он, были бы нравственно стойкими, свободными и смелыми, способными на самостоятельные решения, — иными словами, воспитать достойных наследников своего богатства, которые смогли бы приумножить его в дальнейшем, — только так Ломоносов мыслил себе победу над смертью, грозившей погасить то пламя, что бушевало в недрах его неистового духа. Зажечь от своего огня как можно больше искренних сердец, стать «общею душою» всех будущих подвигов во славу русской культуры, ожить хотя бы искрой в грядущих делах, направленных на пользу отечества, — только так можно было получить право на бессмертие. И только такое бессмертие — не холодное, не абстрактное, но действительное, осязаемое, живое, — только бессмертие во плоти устраивало Ломоносова. Именно в этом, с его точки зрения, заключался высший этический смысл самой идеи; все прочее — игра ума, самообольщение.

Он не щадил себя, стараясь заложить прочные основы народного образования в России, создать крепкое ядро научных и литературных кадров. Под руководством Ломоносова воспитались многие видные деятели русской культуры: поэт и переводчик, профессор Московского университета Н. Н. Поповский, философ, переводчик и математик, также профессор Московского университета А. А. Барсов, поэт и переводчик И. С. Барков, натуралист и путешественник академик И. И. Лепехин, астроном академик П. Б. Иноходцев и многие-многие другие. Если же к этому добавить, что и сам Московский университет был создан по проекту Ломоносова, что вся Россия в течение многих десятилетий обучалась грамоте по ломоносовской «Грамматике», усваивала основы красноречия и знакомилась с лучшими образцами мировой литературы по его «Риторике», то его влияние на образ мыслей последующих поколений окажется поистине необъятным.

Ломоносов завещал современникам и потомкам: «Сами свой разум употребляйте. Меня за Аристотеля, Картезия, Невтона не почитайте. Ежели вы мне их имя дадите, то знайте, что вы холопи, а моя слава падает и с вашею».

Только глубокое понимание своей страны и своего народа, внутренней логики его развития могло породить столь смелое высказывание. Действительно, надо было обладать настоящей смелостью и твердой верой в русский народ, чтобы произнести такие слова в ту пору, когда во всех творческих умах безраздельно господствовал принцип подражания непререкаемым авторитетам.

«Сами свой разум употребляйте...» Но ведь новая русская культура только начинала складываться, от плода западноевропейского просвещения едва вкусили — и вдруг такая дерзость! Казалось бы, надо сначала как следует поучиться, а уж потом... Нет, говорит Ломоносов, человек так и не выйдет из младенческого состояния, если с самого начала не будет, полагаться 1на свои собственные духовные ресурсы, — это основа, без этого никакое учение не пойдет впрок. «Сами свой разум употребляйте...» Это будет лучшим признанием и его, Ломоносова, просветительских заслуг, ибо истинная цель просвещения не в том, чтобы сообщить людям определенную сумму сведений по различным наукам, и только, а в том, чтобы пробудить в каждом человеке творца, духовно активную личность. Только «свой разум употребляя», вы обретете собственное достоинство, и через это вам откроется, может быть, одна из поразительнейших особенностей мира: вы увидите его «в дивной разности», увидите, что все и вся существует в нем только благодаря своей незаменимости и неповторимости. Вакансии русского Аристотеля нет и не может быть вообще. Философский и научный подвиг Декарта был возможен лишь во Франции, а Ньютон неотделим от английской почвы. Каждый человек уникален: это целый мир возможностей, присущих только ему. Но они так и останутся скрытыми от внешнего мира, если человек не совершит необходимого волевого усилия. «Сами свой разум употребляйте...» и станете свободны.

Мысль о духовной свободе пронизывает все это энергичное высказывание Ломоносова. Молодая Россия несет с собою уникальные духовные ценности в сокровищницу мировой культуры. Поэтому-то Ломоносов «за то старался, за то терпел», «чтобы выучились россияне, чтобы показали свое достоинство».

«Бесспорных гениев с бесспорным «новым словом» во всей литературе нашей было всего только три: Ломоносов, Пушкин и частью Гоголь», — писал Ф. М. Достоевский. Все многообразие творческих и человеческих устремлений Ломоносова наиболее полно отразилось в его поэзии. С этой точки зрения никакая другая сфера ломоносовской деятельности не может соперничать с его поэтическим творчеством.

Самый дебют Ломоносова в поэзии был неподражаем. Просто ошеломителен. Он пришелся на 1740 год. Русские войска только что одержали победу над турками в Молдавии, взяв крепость Хотин. Патриотический подъем охватил стихотворцев, которые бросились воспевать хотинскую победу, например, в таких вот строчках:

Чрезвычайная летит — что то за премена!
Слава, носящая ветвь финика зелена;
Порфирою блещет вся, блещет вся от злата,
Из конца мира в конец мечется крылата.
Восток, Запад, Север, Юг, бреги с Океаном,
Новую слушайте весть, что над мусулманом
Полную Российский меч, коль храбрый, толь славный,
Викторию получил и авантаж главный.

И вот тогда-то, зимой 1740 года, из Германии в Петербургскую Академию наук пришли стихи русского студента-химика, в литературе никому не известного:

Восторг внезапный ум пленил,
Ведет на верьх горы высокой,
Где ветр в лесах шуметь забыл;
В долине тишина глубокой.
Внимая нечто, ключ молчит,
Который завсегда журчит
И с шумом вниз с холмов стремится.
Лавровы вьются там венцы,
Там слух спешит во все концы;
Далече дым в полях курится.

Это было как гром среди ясного неба! Один из современников Ломоносова так вспоминал о первом чтении этих стихов: «Мы были очень удивлены таким еще небывалым в русском языке размером стихов... Все читали их, удивляясь новому размеру». Стих Ломоносова мощно вел за собою, непонятной силою увлекал в выси, от которых захватывало дух, поражал неслыханной дотоле поэтической гармонией, заставлял по-новому трепетать сердца, эстетически и нравственно отзывчивые, ибо этот стих воплощал новый образ красоты, новый образ мира, сознание нового человека.

Поэзия Ломоносова показывает, как глубоко проникла в духовный мир человека новая русская литература уже при самом своем зарождении. Забота о благе родины; мучительные поиски Истины; взволнованное переживание красоты и единства Вселенной; отчаяние человека, изнемогшего в борьбе со своими врагами, преданного на бессмысленные муки, беззащитного и одинокого; радостное чувство родства с великим народом, его историей, драматической и славной, и огромная тоска по будущему, ради которого и свершался его титанический гражданский и творческий подвиг, — все это нашло свое выражение в стихах Ломоносова, несмотря на то, что русская поэзия только начиналась, литературный язык был недостаточно пластичен, а литературная теория осложняла поэтам и без того трудную задачу, стараясь уместить необъятный духовный мир их в прокрустово ложе рационалистических правил.

«Ломоносов стоит впереди наших поэтов, как вступление впереди книги» — эти гоголевские слова не просто остроумная фраза: за ними много существенного, насущно необходимого для понимания всего нашего дальнейшего культурного развития. Ломоносов действительно, как в предисловии, сжато и энергично выразил основные духовные проблемы, общественно-политические, нравственные, философские, эстетические, которые впоследствии не мог обойти ни один большой писатель и которые не утратили своей остроты, по сути дела, до сего дня.

Многие стихи Ломоносова выдержали, что называется, длительную проверку временем. Вот, например, космическая тема — одна из самых популярных в нашей поэзии, как классической, так и современной. Но это потом были Г.Р. Державин, Ф.Н. Глинка, Ф.И. Тютчев, Е.А. Баратынский, М.Ю. Лермонтов, А.А. Блок, В.Я. Брюсов, В.В. Маяковский, В.В. Хлебников, Н.А. Заболоцкий… А вначале был Ломоносов с его, теперь уже смело можно сказать, бессмертным:

Лице свое скрывает день,
Поля покрыла мрачна ночь;
Взошла на горы черна тень,
Лучи от нас склонились прочь.
Открылась бездна звезд полна;
Звездам числа нет, бездне дна.
Песчинка как в морских волнах,
Как мала искра в вечном льде,
Как в сильном вихре тонкий прах,
В свирепом как перо огне,
Так я в сей бездне углублен,
Теряюсь, мысльми утомлен!

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.