И я невольно обратил внимание, что он говорит обо мне как о покойнике.
– Знаешь, Левченко, мне, наверное, завтра лихо достанется. Но я ведь не жалею. Я на это иду за очень большое дело. А ты? Из-за этого горбатого упыря? Помнишь, мы с тобой в разбитом блиндаже под Ковалем сидели и мечтали, как заживем после войны?
– Беда только, что с нами в – СИ не мечтал тот пес поганый, из-за которого моя жизнь снова под уклон побежала...
– Это кто такой?
– Когда разбомбили немцы под Новоградом санитарный поезд, документы все сгорели. Оклемался я, раньше срока из госпиталя рванул – хотел вас догнать. Размечтался о небесных кренделях и в запасном полку все про себя обсказал: так, мол, и так, ранее трижды судимый, имел год штрафной роты, представлен к снятию судимости как искупивший кровью свою вину, и направлена на меня наградная – гаже мне в медсанбате еще сказал. А там сидит такая крыса тыловая, рожу раскормил красную, хоть прикуривай. И говорит мне: нет на этот счет в вашем деле никаких сведений, рядовой Левченко, и пока мы выясним, направляйтесь-ка вы снова в 76-ю штрафную роту 307-го пехотного полка. Обидно мне стало, что же это – совсем правды на земле нет, что ли? Сказал я ему пару ласковых, он в крик, то, се, до рук дошло, ну, мне трибунал армейский – новый срок. И привет! В июне сбежал, и вот с этими гнидами кантуюсь. Куда же мне деваться теперь? Один путь...
– Слушай, Левченко, я тебе больше не командир, приказывать не могу, но прошу тебя как человека – уходи сегодня. Если только вывернется так, что уцелею завтра, по всем инстанциям с тобой пройду, расскажу, как ты воевал...
– А про подвиги мои после войны тоже расскажешь? – тоскливо спросил Левченко. – Нет, Шарапов, со мной дело кончено. А тебя я не расколол потому, что под одной шинелью нам спать доводилось, и офицерский свой доппаек ты под койкой втихаря не жрал, за спины наши не прятался под пулями. А с Вислы на себе меня с осколком в спине до санитаров дотащил. Поэтому мы с тобой вместе завтра пойдем, и как уж там бог даст – так и будет.
– Левченко, – окликнул я его.
– Ладно, Шарапов, хватит! Давай спать, не о чем толковать...
И громко, часто задышал – вдох-выдох, вдох-выдох, вдох-выдох, тик-так, тик-так... Вытянулся я на своем топчане, закрыл глаза и только сейчас ощутил, что всего меня еще до сих пор трясет дрожь уходящего напряжения и страха. Конечно, не так нам вое это мнилось: Жеглов этого в виду не имел, да и я не собирался из себя живца устраивать. Мы ведь думали их только к магазину этому подманить, а делать из меня заложника не собирались. Да вот так уж выкрутилось: для дела лучше, для меня – хуже. И, прикидывая сейчас шансы выйти живым из этой заварухи, я с грустью убеждался, что их не существует. Реальных. Даже если руководство МУРа отменит операцию и заманивать банду в ловушку не станут, а нападут прямо у магазина, всегда у бандитов останется миг, чтобы выстрелить в меня или воткнуть нож. И не помогут даже уроки инструктора по самбо Филимонова – слишком их много вокруг меня будет, и рассердятся они наверняка очень сильно. Так что, Шарапов, финиш? Или еще покувыркаемся? Ведь там, на воле, остался Жеглов, он же не сидит сложа руки, они ведь там наверняка все думают, как меня вызволить. Но нет связи, даже если придумают, – мне этого сюда не передать. Но придумают наверняка! Должны придумать! Они не могут меня здесь бросить.
Эта мысль снова вдохнула в меня какую-то надежду, и я начал лихорадочно думать о том, что могут сделать наши ребята. Только суетиться не надо, нужно медленно, не спеша думать, обстоятельно, как думают там сейчас они. Они наверняка думают, может быть, даже придумали уже. Но не имеют возможности сообщить мне. Хорошо, давай так прикинем: я с Жегловым на воле, а на моем месте здесь парится Пасюк. И мы придумываем план его спасения, а сообщить не можем, и из-за этого план не сработает – он ведь расписан на две роли или на несколько, и, если Пасюк не будет знать, что делать, то спектакль не состоится. Что бы мы с Жегловым тогда решили? Использовать какой-то план, или обстоятельства, или условия, которые нам были известны и до нашей операции и о них ничего не надо сообщать дополнительно...
От этих быстрых, судорожных мыслей гудела голова, и сна не было ни в одном глазу – мне очень хотелось отыскать лазейку, я так не хотел умирать!
Что же нам обоим с Жегловым было известно заранее?
Состав банды? Нет!
Их характеры? Нет!
Изменение плана? Нет!
Место операции? Да!
...Место операции! Да! Да! Да!
Изменить место действия они не могли! Фокса привезут туда, где мы рассудили удобным их взять.
И мне и Жег лову место хорошо известно – подвал магазина. Длинный туннельчик, «приемка», кладовые... Так, а там была еще кладовая, из дверей которой Фокс огрел сторожа ломиком по голове. Маленькая комнатка, полтора на полтора, с толстенной обитой дверью. Мы там долго крутились с Жегловым – у порога этой кладовки лежал убитый сторож... Дверь в нее открывается вовнутрь...
В 12-м номере читайте о «последнем поэте деревни» Сергее Есенине, о судьбе великой княгини Ольги Александровны Романовой, о трагической судьбе Александра Радищева, о близкой подруге Пушкина и Лермонтова Софье Николаевне Карамзиной о жизни и творчестве замечательного актера Георгия Милляра, новый детектив Георгия Ланского «Синий лед» и многое другое.
С начальником «Главтюменьгеологии», лауреатом Ленинской премии, Героем Социалистического Труда Юрием Георгиевичем Эрвье беседует специальный корреспондент «Смены» Леонид Петров