Она сноровисто, по-мужски раскапывала корни.
«Моя ухватка, – подумал удовлетворенно. – Ишь пашет...»
— Зачем Валерку выгнала?
— Наглый он. И инфантильный. А инфантильный мужчина хуже дряни.
— А если сказать по-нашему?
— Разум у него детский, неразвитый.
— Хм... Крута. Прибавится у него ума, если выгнала? А если они друг другу глянутся?
— А, так, пустое влечение!
— Ты не акай. – Рассуждения дочери раздражали Василия Андреича. – И судьбе близких не мешай. Ты помоги ей, судьбе-то. Навыдумывают слов, понимаешь: фанильный-ванильный! Ученые шибко. – И помечтал: – Эх, мне бы с годок – я б его...
— В забой увел, – едко добавила Татьяна.
– Вот и дура. Он при стоящем деле, только сам вроде пласта угля с прослойками породы. Выбрать породу-то...
– Ой! – удивилась Татьяна. – Слива-то цветет! Читала об этом, а вижу впервые. Она загляделась на зацветшую сливу, задумалась. Много было печального
сиротства в этом цветении пасмурным днем, в беспредельной глухоте осени.
– Ровесница твоя, – тихо сказал Василий Андреич и смущенно покашлял. Такое напоминание было нелепым.
Татьяна чуть вздрогнула, будто вспомнила что-то страшное.
– Она же старая, – и поглядела на отца растерянно.
Василию Андреичу стало жалко дочь. Но не возьмешь теперь ее на руки, как когда-то маленькую, не утешишь.
– По жизни она мне ровесница, а по годам – тебе. Только годы – ветер: прошумят, и нету их.
В три часа за отцом зашел Михаил.
— Эва, сколько наворочал! – оглядывая посадки, удивился он. – Ты, папа, как вечный двигатель.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.