Сергей Шувайников из тех, кто в известное, не столь отдаленное время имел массу неприятностей, слыл неуживчивым, неудобным. На этой почве у молодого человека многое в жизни и судьбе не клеилось. Одна неудача, другая, срыв снова и еще... и вот уже недвусмысленная слава скандалиста или хуже того — инакомыслящего. Лепили к нему несколько лет назад подобный ярлык те, кто спустя какое-то время сел на скамью подсудимых за взятки и другие злоупотребления служебным положением. Тогда Шувайников победил (см. «Комсомольскую правду» от 05.09.82 г.). Максимализм, ясная гражданская позиция, однако, не всегда помогали Сергею. Бывали моменты полного непонимания со стороны даже самых, казалось бы, близких людей. В один из таких недобрых периодов Сергею Шувайникову пришлось покинуть Литературный институт имени Горького, где он пытался бороться с «неуставными» отношениями, сложившимися между педагогом и некоторыми студентами. Ныне же Сергей Шувайников известен крымчанам как автор фельетонов и статей в защиту природы и памятников истории Крыма и ведущий молодежной телевизионной передачи «Клуб туристов».
Свидетельством литературной состоятельности молодого автора являются и рассказы, присланные в «Смену». Пусть же в этом убедятся и читатели журнала. Пожелаем молодому автору творческих удач и неиссякаемой гражданской стойкости в борьбе с бездуховностью, успехов во всех добрых делах на благо всенародной нашей заботы, которая зовется «ПЕРЕСТРОЙКА».
Валерий Митрохин
Все как наяву было: он стоит на высоком берегу реки и видит, что на противоположной стороне, сквозь дымку, зубцы соснового бора прорезаются, частоколом небо подпирают. Река бежит быстро, упруго, вода в ней темная и даже на вид холодная. Он вспомнил, что ему на тот берег надо, только зачем, не знает. Когда вниз вгляделся, то заметил: там старик у мостков с лодкой возится, цепью погромыхивает. Обрадовался: вот кто меня перевезет, не откажет, мил человек!
А старик, видно, на рыбалку сготовился, сети укладывает, пара «летучих мышей» поодаль стоит: время-то к вечеру, к ночи, самая сейчас и рыбалка.
Ощутил, что ноги, как у молодого, стали пружинистые: по откосу, по тропинке, спешно вниз сбежал, старик ведь каждую секунду отчалить может. Чем ближе к лодке подходил, тем яснее видел, что у старика вид какой-то странный, неясный. Седые волосы растрепаны, борода курчавится, лица вовсе не разглядеть; ни носа, ни глаз, будто все серое облако выело. А голос знакомым показался.
«Садись, перевезу», — и ничего больше не сказал.
Вот и весла о воду стукнули, перед глазами пестрая рябь заскользила; вроде, как плывут они.
Старик, лица которого не разглядеть, яростно веслами бросает, спешит, торопится: сгорают последние сгустки света, редкие звезды на небо высыпали.
Старик весла кинул, потянулся к «летучей мыши», поколдовал над ней, чиркнул спичкой, запалил. Фитиль трепыхнулся, и все вокруг залилось оранжевым светом; он еще удивился — первый раз такой причудливый фонарь видит. И тут услышал голос:
«А что, сынок, не узнал меня?» — и распрямился старик. Он отпрянул, чуть было за борт не вывалился, вздрогнул, съежился, еще раз на старика взглянул... Борода у того всклочилась, седые волосы дыбом встали, глаза как бельма пустые, а дрожащие жилистые руки к шее тянутся, к его шее...
Господи! Да это же дед Архип! Точно, он!
«Узнаешь меня, сынок, узнаешь?» — и целится крючковатыми пальцами за кадык хватануть.
Болотная тошнота к горлу подступила, из последних сил дедовскую руку от себя оттолкнул и не удержался, в воду рухнул.
Холодная вода приняла легко, ничего не почувствовал, только с ужасом ощутил, что камнем на дно опускается. Желтая муть перед глазами поплыла, красные искры вспыхнули, ни рукой, ни ногой не шевельнуть... Ему крикнуть захотелось, и он кричит... Только пропал голос, ничего не слышно.
Весь мокрый, в испарине, он проснулся. Лежит и шевельнуться боится: не дай бог, все обратно вернется. Страшным был сон и заладил через ночь повторяться. Он тяжело вздохнул, и тут же заныло сердце: будто кто-то грузный, с одышкой, принялся закручивать тиски на клапанах, так плотно, что не продохнуть... Казалось, еще малость крутнет, и не выдержит мотор, хрустнет, разлетится звенящими осколками.
На соседней кровати тяжко посапывала жена, и, казалось, от ее тела исходит жар; он задыхался, не хватало воздуха, спасительной свежей струи. Кончики пальцев холодели, и он почти не ощущал их, тело оцепенело, и появилась жуткая мысль: это все — смерть.
Замученным, истерзанным криком из старческой груди вырвалось:
— Маша! Машенька!.. Проснись же, корова яловая! Бесформенная груда на кровати качнулась, и глухой, словно непонимающий, голос спросил:
— Чиво ты? Сполоумел, что ли? Рань-то какая, зыркни на двор... Ей-богу, сполоумел.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Заметки взрослого человека, которого иногда еще называют молодым