Есть ли у жизни изнанка? Демократичен ли запретительный указ? Правовое государство: все за, кто же против? Что может автор судебного очерка? Об этом размышляет писатель-публицист Аркадий Ваксберг.
— Аркадий Иосифович! Если откровенно, никогда не было желания все бросить? Вы пишете, Щекочихин пишет, Борин пишет... Кому-то, конечно, от этого делается не очень хорошо, ну, а с кого-то как с гуся вода. Может, это закономерность? Вы захватили отрезок сталинского времени, помните хрущевскую оттепель, брежневское «солнцестояние». Не опускаются ли руки от этого круговорота, не иссякает ли вера — по большому счету — в справедливость, в социализм вообще? Древние говорили: времена меняются, и мы меняемся вместе с ними...
— Убеждения, если это действительно убеждения, а не что-то наносное, не могут меняться. Что бы ни происходило. Я не могу расстаться с идеями социализма, которым глубоко предан и которые составляют суть моих убеждений. Но все дело в том, какое содержание мы вкладываем в это понятие. Если сталинский вариант общественного устройства и жизни народа мне предлагают как социализм, то я — антисоциалист. Но ведь антисоциалистом-то был именно Сталин! И поэтому все ужасы его правления ни в коей мере не могут меня ни в чем разубедить.
Помните, было время, когда модным стал термин «реальный социализм»? Фактически нам предложили: оставьте ваши умозрительные представления о социализме, вот социализм получился таким, кушайте его и считайтесь с ним, он реален, а все остальное — предмет вашего воображения, высосанный из пальца. Более страшной концепции трудно себе представить.
Социалистическая революция ставила перед собой великую цель, дорога к которой не могла быть прямой. Что-то надо было менять на ходу, от чего-то отказываться, постоянно искать, как это и делал Ленин. Но менять не концепцию, а средства достижения цели, если они оказываются неточными или ошибочными. А нам предложили отказаться от мечты, от замысла, объявили научную революционную концепцию ложной и пытались создать теоретическое обоснование той реальности, которую мы получили. Ужасающая попытка насилия над общественным развитием, надругательство над идеалом! Между тем я, например, не собираюсь отказываться от истинной идеи социализма, которая, если говорить очень простыми словами, состоит в том, чтобы людям жилось лучше. Если им живется хуже, то, реальный это социализм или нереальный, одинаково плохо и вообще к социализму не имеет никакого отношения. Революцию делали не для того, чтобы людям жилось хуже.
Бросить все — такая мысль могла прийти. Не будем говорить о высоких понятиях, спустимся на землю. От отчаяния — могла, если бы единственной и главной целью очеркист ставил перед собой решение какого-то конкретного вопроса. Например, наказать негодяя, злоупотребляющего своим положением. И вот бьешься, бьешься, а ему хоть бы хны. Раз не удалось, второй, двадцать второй, и — пропади все пропадом!.. Но я не только не могу считать такую задачу неглавной — вообще задачей публициста. Это явное сужение функций печатного слова. Ведь речь идет о слове публицистическом, а не о критической заметке в газете под рубрикой «Острый сигнал» типа «Гниют овощи, потому что никто не покрыл крышу». Единственная цель этой заметки, чтобы крышу покрыли. Мне кажется, задача публицистики гораздо шире — формирование общественного мнения.
Речь идет не о конкретных личностях, скажем, Рашидова или Щелокова — о явлении. Большой отряд писателей, деятелей культуры, каждый из них в меру возможности, по крупицам формировал общественное мнение, пытался называть белое белым, а черное черным, старался заронить в душу человека понятие совести, которое было напрочь вытоптано в эпоху, когда громогласно навязывались лозунги, смысл которых в том, что не существует общечеловеческих ценностей, а нравственно лишь то, что выгодно сегодня определенному руководителю. А честные публицисты напоминали людям, что есть общечеловеческие нетленные ценности; это длилось годами. И в людях, у кого совесть не атрофировалась и в которых пробуждалась мысль, что так жить дальше нельзя, это оставляло определенный отпечаток. И когда я говорю о формировании общественного мнения, имею в виду не только тех, кто принял идеи перестройки, но и тех, кто их создал. Сегодняшние руководители спустились к нам не с Марса, а тоже жили в нашей среде, в партийно-государственном аппарате, поднимались по служебной лестнице. Тоже были воспитаны на этих идеях. Они тоже дети этой публицистической атаки на сознание и на совесть читательскую. Они ведь тоже читатели. Так что вера моя только укреплялась. Я ни разу не видел поражения, потому что, привлекли ли Медунова к уголовной ответственности или нет, для меня не это главное. Для меня была важной читательская почта — зеркало общественных настроений, позволяющее иметь обратную связь. Я вижу, как на протяжении десятилетий почта эволюционировала. Это вселяло и продолжает вселять уверенность и надежду. Поэтому самая главная задача состояла в пробуждении совести и освобождении мысли от догматических оков. А эта задача хоть и долгая, но всегда перспективная и породить уныние никогда не могла.
— Но, на мой взгляд, для читателя свидетельством реального продвижения вперед является не столько то, что Ваксберг выступает с острой критической статьей, сколько именно конкретные результаты статьи: кого исключили из партии, кого посадили, от чего соответственно чище стал воздух.
— Думаю, вы правы. Доказательством движения должны служить вполне конкретные, зримые результаты. Но ведь они есть! Даже в той весьма болезненной сфере, о которой вы говорите. Пошатнулись очень многие кумиры, которые считались непогрешимыми, многие расстались со своими постами. Это повлекло за собой цепную реакцию, о которой мы, может быть, даже и не знаем: публиковать списки подвергнутых тем или иным санкциям — к этому еще печать не привыкла. Уже совершенно ясно, что невозможно существование двух юстиции — для избранных и неизбранных, равенство перед законом и судом все больше, хотя и не вполне еще становится реальностью. Но процесс этот проходит еще очень болезненно и далеко не всегда с желанными результатами. Это связано с отсутствием у нас правового государства, к строительству которого мы сейчас приступаем. Кстати, формула, которая существовала в тезисах конференции — завершить создание правового государства, — меня более чем насторожила: можно ли завершать то, что еще не начиналось? Это тоже дань перестраховочным традициям: как это так — начать? — даже подумать об этом страшно!.. Тем не менее это так,
— Подумать действительно страшно. На 71-м году Советской власти впервые заговорили об этом. Ваше мнение: как же все-таки так случилось, что задумывалось государство правовым, причем гораздо более свободным, чем капиталистическое, а на деле получилось...
— У меня ощущение, что об этом никто не думал. Ленин-то, конечно, задумывался, и если вы внимательно прочитаете его последние работы, то увидите, что хотя такого термина еще в ходу не было (понятие это в теории права уже существовало давно), но о том, с чем мы связываем понятия о правовом государстве, Ленин писал все время. О необходимости уважать законы, причем равно обязательные для всех, действовать только по закону, о необходимости выработать систему кодексов. Внимательно вчитайтесь в статью «О «двойном» подчинении и законности», по трагической иронии судьбы адресованную генсеку Сталину. Но тогда генсек имел другие функции, он был, в сущности, организационным секретарем. Ленин говорит там об азах правовой грамоты, которые должны войти в наше сознание.
Могло ли существовать правовое государство при том, что краеугольный камень юстиции, правосудия, вложенный Лениным, не стал фундаментом? Ленин выступал против двойного подчинения прокуратуры, которая призвана следить за соблюдением законов. Что произошло на практике? Формально всех прокуроров подчинили Москве. Зависимость от местных органов власти была упразднена. Но они все остались членами партии, состоящими на учете в местной партийной организации и таким образом зависящими от местных партийных органов, которым на местах принадлежит реальная власть. В итоге то, без чего правосудия и законности, как говорил Ленин, быть не может, продолжает существовать. Значит, или признаем, что Ленин ошибался, или немедленно освободим прокуратуру от этой зависимости. Но пока этот вопрос даже не поднимается! Правда, сделан шаг вперед. В решения конференции внесено предложение, чтобы судьи и работники прокуратуры не избирались депутатами. Это очень важно! Но ведь была партийная конференция, а не сессия Верховного Совета, она могла бы решить ту часть вопросов, что относится к компетенции партийных органов. Вопрос о членстве и учете не технический, а сугубо практический и очень серьезный. Однако никто его не поднял.
Прокуратура и суд должны быть освобождены от этой зависимости, и надо прямо сказать: она порочна. Как порочна номенклатурная зависимость. Любой районный прокурор назначается приказом генерального прокурора, но он не может быть назначен без согласия райкома или обкома партии. У нас что, генеральный прокурор менее партиен, чем секретарь райкома? Или он представитель другой партии? Другой державы? Почему надо согласовывать с секретарем райкома? Это пережиток тех стереотипов, которые нам кажутся непогрешимыми и неустранимыми.
Думаю, если мы сейчас совершим все то, что предлагал Ленин в сфере построения правовой системы, это будут революционные преобразования. Ленин, например, говорил, что нам нужен кодекс национальных отношений. Где он? Предлагаю внимательно прочитать Ленина по этому вопросу, не начетнически, не цитатно, не догматично, а в плане конкретных практических предложений, и пусть с опозданием почти на семьдесят лет, но наконец их реализовать. Давайте начнем с этого хотя бы. А там посмотрим.
— Мы столько лет жили без правового государства, и многие хорошо жили, а сейчас решили: пора сделать так, чтобы и другим жилось хорошо. Выходит, кому-то было выгодно, чтобы правового государства у нас не было?
— Конечно. Так даже вопрос не стоял. Правовое государство исключает абсолютную власть должностных лиц, а это не вязалось с той моделью, которую мы построили. Потому что каждый на своем месте говорил от имени партии, от имени общенародных интересов. Каждый говорил от имени и по поручению. А в правовом государстве это немыслимо.
— Даже появился такой термин — «веление времени».
— Верно. Всегда было веление времени. Парафразом этого стало — «несвоевременно». За что ни возьмись — все несвоевременно. Когда время это подоспеет — непонятно. «Сейчас не время...» А для демократии всегда есть время! Сейчас даже рубрики в газетах появились «Учимся демократии». Конечно, очень стыдно на 71-м году Советской власти начинать учиться демократии, но, как говорится, хорошему никогда учиться не поздно. Поэтому давайте начнем лучше на 71-м, чем на 72-м.
Вы говорите, кому-то было выгодно. Еще как! Бесправие остальных укрепляло их права. Однако во времена застоя было немало людей, занимавших разные посты, которые пытались оказывать сопротивление происходящим процессам, пытались бороться. В частности, тогдашний заместитель Генерального прокурора СССР Виктор Васильевич Найденов — пример для меня мужества и порядочности. При этом я не идеализирую его, я часто с ним спорил, многие его высказывания мне казались и кажутся ошибочными. Но мне важно главное. В пору, когда Медунов был невероятно силен, Найденов объявил бой медуновской мафии. И эта мафия с ним расправилась. Известно, как «вмешали» Суслова и Брежнева, как поведение Найденова было признано антипартийным, поскольку он возбудил уголовные дела и подписал санкции на арест различных партийных деятелей, не согласовав это с властителем края Медуновым. А тот даже не мог себе такого представить: его кадры кто-то трогает без его согласия! И он тут же объявил, что это попытка начать истребление партийных кадров. Найденов был ошельмован и низвергнут. Он мужественно, стойко держался до конца, дожил до лучших времен и добился восстановления справедливости, вернулся на прежнее место.
— Он-то вернулся, Медунов вроде как низложен, но...
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
комментарии
Хотелось бы отметить, что не так давно были опубликованы изменения в законе об образовании http://zakon-ob-obrazovanii.ru/izmeneniya.php