На оборотной стороне рукописи стихов на смерть некогда любимой Пушкиным Ризнич был обнаружен перечень драматических замыслов поэта. Элегия датирована 29 июля 1826 года. Темы, волновавшие Пушкина - драматурга, зафиксированы им, по-видимому, между 1826 и 1828 годами.

Тем этих десять, диапазон их огромен. Вот этот перечень: Скупой, Ромул и Рем, Моцарт и Сальери, Дон - Жуан, Иисус, Беральд Савойский, Павел I, Влюбленный бес, Димитрий и Марина, Курбский.

Из десяти замыслов Пушкина, по тем или иным причинам, нашли воплощение только три: Скупой (получивший название «Скупой рыцарь»), «Моцарт и Сальери» и Дон - Жуан («Каменный гость»).

Осенью 1830 года, знаменитой, творчески насыщенной «болдинской» осенью, отлились эти вещи в окончательную форму. Тогда же была переведена (вернее, воссоздана) Пушкиным сцена из пьесы «Чумной город», написанной современным Пушкину английским писателем Нильсоном (1816 год). Сцена эта, озаглавленная «Пир во время чумы», дополнила и завершила цикл так называемых маленьких - маленьких по размеру - трагедий Пушкина.

Пушкин называл эти пьесы «драматическими сценами», заимствовав определение у современного ему английского драматурга Барри Корноула.

В этих «драматических сценах» творец массовой народной драмы «Борис Годунов», на первый взгляд, резко отходил от своих драматургических принципов. В «Скупом рыцаре», «Моцарте и Сальери», «Каменном госте» действуют не массы, не группы, как в «Борисе Годунове», но отдельные лица, одинокие герои, индивидуумы. Ни в одной из «маленьких трагедий» даже зоркое, пристрастное око николаевских жандармов не сумело отыскать что - либо похожее на политические и гражданские мотивы, которыми столь богат «Борис Годунов».

«Драматические сцены» Пушкин строил на «нейтральном», к тому же иностранном материале, далеком как будто бы от окружающей поэта действительности.

Время действия «Скупого рыцаря» - конец средневековья, место действия, - очевидно, Франция. Тема скупости - интернациональная тема, еще издавна привлекавшая внимание писателей. С комедийной трактовкой образа скупца мы встречаемся у древнеримского драматурга Плавта. Французский драматург Мольер, создавая своего Гарпагона, многое заимствовал у Плавта. Трагическую окраску скупому придал Шекспир в «Венецианском купце», расширив, углубив и обогатив этот образ. Литературными прообразами пушкинского барона можно также считать скупых из романов Вальтер Скотта и скупца Фацио из романа современника Пушкина англичанина Мильмана - скупца, умиравшего с криком: «Мои дукаты!...»

Мы видим, что богатая литературная традиция предшествовала созданию пушкинского «Скупого рыцаря». Она и придала трагедии нерусскую окраску и позволила Пушкину сделать подзаголовок: «Сцены из ченстоновой трагикомедии».

Загадочный Ченстон долго смущал биографов и комментаторов Пушкина. На запрос Анненкова из Англии ответили, что великий русский поэт, невидимому, подшутил над публикой, сославшись на неизвестного в Англии писателя. Теперь считается установленным, что Пушкин имел в виду Вильяма Шенстона (1714 - 1763), писавшего песни, оды, небольшие пьесы и никогда не создававшего ничего похожего на трагикомедию, «переведенную» Пушкиным.

Считают, что Ченстон понадобился Пушкину как прикрытие от возможных «неосновательных толков». Скупость Сергея Львовича - отца поэта - была общеизвестна. Многие - и в первую очередь сам Сергей Львович - могли истолковать «Скупого рыцаря» как сыновний памфлет против отца.

Несомненно, личные мотивы, как и литературные влияния, сказались в этой трагедии Пушкина. Можно провести аналогию между обвинениями барона и поклепами, возводимыми на Пушкина его сумасбродным отцом (Сергей Львович одно время распространял слухи, что сын хотел его «бить, замахнулся, мог прибить»). Но мотивы узкобиографические, так же как и литературные влияния, играют лишь второстепенную роль в процессе создания реалистического полноценного образа. Художник, используя множество черточек и мотивов из жизни и литературы, по - своему организует и преображает их.

Каков же центральный образ этой «маленькой трагедии» Пушкина? Уже в первой сцене, сжатой и полной внутреннего движения, рядом с образом великодушного, широкого и вспыльчивого Альбера, рядом с остроугольным силуэтом расчетливого ростовщика Соломона намечается мрачный облик скупого рыцаря. Он еще не появлялся, но мы уже угадываем его очертания. Мрачность его страсти по - разному оттеняют и юношеская щедрость Альбера и деловое, так сказать, потребительское отношение к деньгам ростовщика:

«Деньги!... деньги... Всегда, во всякий возраст нам пригодны»

Но юноша в них ищет слуг проворных

И, не жалея, шлет туда, сюда.

Старик же видит в них друзей надежных

И бережет их как зеницу ока».

На это с горечью отвечает Альбер:

«О! мой отец не слуг и не друзей

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.