Маленькие трагедии

Я находил в ее печальном взоре

И помертвелых губах...

...мало было

В ней истинно прекрасного.

Глаза,

Одни глаза.

Да взгляд... такого взгляда

Уж никогда я не встречал.

А голос

У ней был тих и слаб - как у больной...»

Дон Гуан обаятелен - и все же Пушкин утверждает гибель своего героя. Гибель его нельзя рассматривать как желание Пушкина соблюсти верность легенде, как внешнюю, случайную развязку. Приход статуи командора глубоко символичен, это - возмездие, месть жизни за все то же искажение, обеднение ее.

Дан Гуан говорит:

«За сладкий миг свиданья

Безропотно отдам я жизнь».

Это не только красивая фраза. Вся жизнь Гуана измельчена на эти «сладкие миги». Иные стороны жизни, иное ее звучание для Дон Гуана не существуют. Его пожирает все та же страсть, эгоистическая, чувственная, порождающая - в конечном итоге - холод и горечь, тяжесть, гибель нравственную и физическую, тяжелое «пожатие каменной десницы».

О горечи, о холоде и отчаянии одиноких, «заблудившихся» душ полным голосом говорит Пушкин в «Пире во время чумы».

Как уже было сказано, эта четвертая трагедия - перевод (местами очень точный) сцен из пьесы Вильсона.

В городе свирепствует чума. Она косит людей сотнями. По улицам разъезжают телеги, нагруженные трупами. Но несколько юношей и женщин не хотят разделить горя народа. Они ищут забвенья в вине и веселье. Стараясь забыться, не видеть, не думать, пируют они на одной из улиц, по которой проезжают страшные телеги. Но веселье их невесело: в нем отчаянье, цинизм, обреченность.

У Вильсона это стремление утопить страх и отчаянье в вине мотивировано крайне рационалистично и не слишком глубоко. Вот что говорит вильсонов председатель пира: «... Меня здесь удерживает безнадежность мрачного будущего, ужасные воспоминания прошлого, ненависть и глубокое презрение к своему собственному ничтожеству, страх и ужас перед безжизненностью, которые воцарились в моем жилище...»

Но какой философской силы обобщения, какой высоты и глубины достигают эти же мысли у Пушкина: