Продолжение
ЗАМЕРЛИ корпуса: ни дыханья, ни шума. Глядят хмуро черными, грязными массивами в тишину ночи, молчат. Прикрыли своим телом станки, берегут от лихой непогоды. И тихо в корпусе, так тихо, даже жуть берет. В лесу хоть ветка хрустнет, птица вспорхнет, а тут ни звука. И странно как то. Еще недавно гремели, рычали, взвизгивали станки на все голоса и звуки. Тянулись лапы ремней, вертелись приводы, моторы, краны, громыхали над головами, голоса своего не слыхал за железным разговором. А сейчас тихо. Стукнешь ногой, ударится этот стук в уши больно, и сейчас же проглотит его тишина и темь. Хочется крикнуть и боишься. Боишься, что сейчас же проглотит твой голос темнота, обступит тебя плотней, задушит. Какими то чудовищами кажутся черные массивы станков, с длинными, пропадающими к верху руками. Замерли корпуса. Отработали день - и на покой. И ждут терпеливо прихода своих хозяев. А хозяевам мало дня. Не вычерпали из них силу стальные машины в восемь часов. Разбились они по новым мастерским, подковывают себя, чтобы лучше править стальными машинами, быстрей пробивать дорогу к новой жизни.
Вон окна столовки расцветают желтыми бутонами, светятся стекла фабзавуча, несутся голоса из открытых окон завкома. Как и днем, бурно бьется жизнь рядом с дремлющими корпусами. Как и днем сосредоточенно и деловито сидят засаленные хозяева на собраниях, за учебниками и, дымя папиросами, еще бодро просят слова. Бьется еще заводская жизнь, жизнь собраний, кружков, учебы.
В комсомольской ячейке тоже жизнь не затихла. За столом, над распластанной стенгазетой нехотя сутулился Валька, замполитпросвета. Дописывает последнюю статью, ерзает по лавке и бормочет. Бормочет недовольно о том, что все разбежались по собраниям, и он один должен заботиться о выпуске. Смешался Валькин марксистский зачес, свесились на глаза волосы и надоедливо щекочут лоб, глаза. Валька нетерпеливо, взмахом головы, откидывает их назад, закусывает губы, а они снова и снова лезут и будят желчную досаду. Наконец Валька не вытерпел. Стукнул ручкой и ладонью по столу, выпрямился:
- Ну вас к черту! Обязан я за всех отдуваться! К черту краски, ручки, все к черту, - и он ожесточенно начал бросать на лавку все принадлежности.
Напротив, уткнувшись в «Молодого Ленинца» сидел Макарка. Лениво бегали по строчкам глаза. Вялый взгляд тоскливо озирался на дверь. Он быстро отнял газету и остановился на полуслове. Вспомнил, как месяц назад, когда прикрепили его к политпросветколлегии, подошел к Вальке веселый и уверенный.
- Ну, Валь, теперь работы давай мне, что хошь сделаю.
А Валька посмотрел свысока и усмехнулся.
- Что? Сам в комиссары полез. Ни черта в работе-то не понимаешь, шкет сопливый, это, ведь, не в карты играть.
Словно обожгло Макарку, нутро защемило. Покраснел весь и губы прикусил. А только карты с этого дня в руки не брал. С головой в заводскую работу ушел. За станком четыре часа, как вросший, и работа огнем горит. Мастер и то посмеиваться начал: «Расценок, дескать собьешь». В ответ только сильнее навалился Макарка, и даже досадно ему, когда звонок задребезжал. В школе тоже себя на ять поставил. Не хотелось, чтоб Валька мог упрекнуть. Злило его, что он не дает работы, чувствовал: шпаной считает.
И сейчас, когда Валька бросил писать газету, думает.
- Даст или нет?
Проглотить хотел его глазами, в нутро залезть. Впился, - не оторвешь, даже лицо налилось кровью. Секунд пять смотрел так и поднялся.
- Вальк! Давай, я буду писать. Валька с презрительным удивлением посмотрел в его ожидающее лицо, и насмешливо кинул.
- Писали бы у тебя карты в руках.
Макарка дернулся вперед, сжал кулаки, но... В ячейку вошел высокий, сухой политпросвет.
- Вот еще работничек ходит, - хмуро забормотал Валька, закуривая папиросу, - когда же коллегию собирать будешь?
Политпросвет примиряющее улыбнулся.
- Брось ты... не в духе, что ли. Знаешь, давай, на минутку проверим, а? План составил.
- Катись к черту, с планом то. Нужно работать, а не планы составлять. Засел не на свое место, теперь и бегаешь. Нужно самому то котелком варганить. На чужих плечах любите работу вывозить.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.