Майстра

– Если захочет – пусть...

Гупало забрался в трюм «МИ-4», поманил пальцами собаку. Сеттер с места прыгнул и, остро скребнув когтями по металлическим пластинам пола, приземлился в трюме.

– Хозяина сейчас искать полетим, – сказал ему штурман, – может, он уже давно в городе и в ус не дует, не подозревает, что такая умная красивая собака слезы льет по нему, дожидается.

– Жалко второго пса оставлять, – сказал Меньшов.

– Второй не пойдет. Характер у него сложный.

– Сейчас как мотор запустим, так живо твой сложный характер в вертолет заскокнет. А иначе он сдохнет с голоду. – Пермяков, забираясь в трюм, от натуги налился помидорным цветом.

Тяжело качнулась лопасть, проехала над самой землей, но кирпичный сеттер не отскочил в сторону, как ожидали летчики, а преспокойно притиснулся к ракушечнику, вдавив морду в распластанные лапы.

– Закупоривай каюту, Меньшов! – скомандовал Пермяков.

Вертолет тяжело взревел, приподнял над землей туловище и косо, напористо набрал высоту. В последний миг Стругов увидел, что вскочивший со своего места сеттер тревожно задрал голову, из-под вывернутых обслюнявленных губ обнажились короткие резцы, и осенней тоской, сухой печалью повеяло на него от этого собачьего одиночества.

Вскоре в сизой размытой дымке показался далекий городок: в самой сердцевине его, в толкотне домов, зеленел пятак стадиона, превращенного после налета майстры в нечто похожее на аэродром. У самых трибун, почти впритык к рядам низких облупленных скамеек, стояли вертолеты. У ворот, с мокрыми, тяжело провисшими сетками, техники из БАО установили палатки, чтобы летчикам в дождяную хмарь было где схорониться.

Стругов посадил вертолет впритирку к машине своего заместителя майора Холева – винт к винту, с метровым зазором, заглушил двигатель, грузно осел на сиденье, привалился к бустеру, глядя, как слева садится еще один вертолет, мокрый, словно только что из дождя, с цифрой «16», выведенной белой краской на покатом боку. Вертолет приземлился неуклюже, впившись широко расставленными колесами в непрочную твердь поля.

– За такие посадки в летучилище курсантам гусей в книжку ставят. Школярская посадка, позорная. – Стругов крякнул с досады, вытащил из заднего кармана брюк носовой платок и, крепко вдавливая ткань в кожу, вытер лицо, шею. Потом спустился по узким ступенькам на поле. Внизу в вольной позе стоял Пермяков и, держа Гупало за клапан куртки, бормотал ни к селу ни к городу:

– Что Гупало, что пропало. Что Гупало, то пропало...

Следом за Струговым из трюма выпрыгнул сеттер и крупными, стелющимися прыжками понесся к кольцевой ограде стадиона, вдоль которой стояли люди: ожидали вестей с дальних рыбацких станов, с охотничьих заимок, переживали – ведь там были родня, друзья.

У ограды пес остановился – его испугало обилие народа, повел носом из стороны в сторону, настораживаясь. Стругов увидел, как выгнулась, напрягаясь, его худая нечесаная спина. Потом, низко опустив голову, пошел вдоль ограды, оглядываясь, прижимаясь к земле. Пес обнюхивал сапоги-кирзачи, рыбацкие ботфорты, галоши, туфли, боты, бурки, ботинки... Задерживался на мгновение у чьих-нибудь ног, потом, все так же, не поднимая головы, брел дальше.

– И тут хозяина ищет, – тихо произнес подошедший Гупало.

– Ищет, – отозвался Стругов, скосил глаза на штурмана. – Ты, Алексей, далеко не уходи. Через пять минут полетим на заправку.

– Есть не уходить! – Гупало неторопливо приложил пальцы к шлему. Сеттер тем временем обошел всех стоящих у ограды, беспомощно вильнул хвостом.

– Что-то старым я почувствовал себя сегодня, – сказал неожиданно Стругов. – Да... Вот так остро, вот так... неотвязно. И собака эта...

– Дизель сказал однажды, что чем старше человек становится, тем меньше у него разочарований. Это потому, что приходится отвыкать от надежд, от иллюзий, от прочего... – Гупало замолчал, подыскивая продолжение для «прочего», но не нашел, лишь вяло покрутил рукою в воздухе.