– Ладно. Пора лететь. Собаку техникам оставим.

Но едва запустили мотор, как Стругов увидел, что по полю от технарской палатки к ним мчится сеттер, шарахаясь от машин, от людей, делая отчаянные скачки. Трюм был еще не задраен, и пес с разбега прыгнул в вертолет. Стругов услышал, как радостно ойкнул Меньшов да коротко, всем нутром ахнул сеттер, ударившись туловищем о стенку.

– Надо его назад, на Охотничий Став отвезти... Там ведь он видел хозяина в последний раз, – сказал Гупало, пристегиваясь ремнем к сиденью.

– Не знаю, не знаю. – Стругов дал газ, вздохнул, со странным равнодушием ощутив дрожь тяжелой машины; вот начала трясуном ходить обшивка, а нос «МИ-4» – заваливаться вперед, но Стругов и тут остался равнодушным, хотя именно эти мгновения взлета он любил больше всего...

Что-то слишком переменчиво у него сегодня настроение... Словно его жизнь втянулась в некий переходный период, когда человек перестает управлять собственным организмом. А в общем, несмотря на короткие облегчения, похожие на передышки, ему, Стругову, что-то особенно тяжело и плохо ныне. Очень плохо.

Три дня летал майор со своим экипажем на Охотничий Став. Кирпичный сеттер уже охотно подходил к людям, брал из рук хлеб, колбасу, но эвакуировать его с острова так и не удалось – убегал в густую кугу, а потом носился кругами по острову, пятная грязными лапами ракушечник – все искал хозяина. Искал, но не находил...

На четвертые сутки в далеком проливе, за полторы сотни километров от Охотничьего Става, была обнаружена рыбацкая байда. Шестеро людей спали на дне лодки, тесно прижавшись друг к другу и накрывшись брезентовой плащ-палаткой, а седьмой сидел у руля на кормовой скамейке, свесив на грудь голову и крепко вцепившись посинелыми руками в черенок весла правила. Это были охотники...

Когда летчики возвращали кирпичного сеттера, этого невероятного однолюба, хозяину, немолодому измученному охотнику – как оказалось, доценту педагогического института из Краснодара, – и пес вьюном носился вокруг него, тонко взлаивая, подпрыгивая, все норовя дотянуться до хозяйского лица, Стругов позавидовал хорошей, здоровой завистью этому чужому для него человеку, позавидовал, что тот имеет доброго, преданного друга.

Добрый, преданный друг... Он усмехнулся этим затертым, много раз писанным-переписанным, но верным словам, вертевшимся в мозгу. В голове у него шумело, на языке, на самом кончике, появилась горечь, словно он раздавил несъедобную ягоду, горечь быстро обметала небо, сделалась нестерпимо едкой, и он ощутил, что в глазах его вот-вот вспухнут слезы.

Стругов молча пожал охотнику руку, круто, на одном каблуке, повернулся и, не оглядываясь, пошел к вертолету, с болью чувствуя, что под ним сегодня слишком неустойчивая земля, колышется, старая, из стороны в сторону, подпрыгивает, уходит из-под ног...

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.