Лицо классового врага

- Как его через наш контроль пропустили? - недоумевающе спрашивал он работающих. - Вещь сколько раз предлагали как можно строже проверять проходящих на производство!...

- По старой привычке вероятно дали пропуск. Таких художеств за ним ведь не замечалось.

- Да, жалко товарища, - со вздохам и тоской проговорила комсомолка Морозова.

- Мало того, что сам распустился, других еще путает, - возмущался старшина. - Нет, нужно не откладывая поставить вопрос о снятии его с производства. Мне такого работника не нужно, сами с ним улаживаетесь.

- Уволить недолго, - (вступилась Морозова, - в два счета погубить парня можно.

Старшина отстаивал только хозяйственные интересы; до воспитания и обработки рабочих ему, казалось, не было никакого дела.

- Напрасно вы думаете, что ласковыми уговорчиками его переделаете, - говорил он. - Чечеткин не двухлетний ребенок, чтоб на ласку вам даться. А тянуть, по - моему, нам пет расчета: на его место наберется сколько угодно...

Клуб оказался закрытым до конца работы на фабрике, деваться Чечеткину было некуда и он с каким - то жгучим злорадством юркнул в распахнутые грязные двери пивной. Это примечательное заведение тесно соседствовало с помещением клуба: пивная находилась в проулочке за углом, а желто - мутная вывеска ее висела на углу клубного здания. Помимо этой пивной, в этом квартале нахолодились еще две: они укарауливали проходы от фабрики к соседним улицам и трамвайным остановкам. Работают эти пивные бесперебойно - с утра до позднего вечера. Правда, во время получек жалованья их закрывают на пару дней, но предприимчивые пивоторговцы пошли «навстречу» своим посетителям и стали принимать авансы или же открывать кредит под ценные документы.

Вопрос о закрытии пивных поднимался правлением клуба совместно с культ - отделом на заседаниях администрации фабрики, а однажды даже и на общем рабочем собрании, но окончательного разрешения нигде не получил: оправдывались тем, что от общества по борьбе с алкоголизмом никаких директив по этому поводу не приходило. Кроме того, особенно ретивые хозяйственники - две пивных были кооперативные - оказались весьма «дальнозоркими» и строили предположения, что, мол, закроем поблизости» так охотники выпить будут ездить подальше и так или иначе сумеют напиться. Для успокоения совести администрация все же пригласила из санпросвета двух лекторов. Те приехали с голыми руками, предложили рабочим собраться в одной из аудиторий и там «всухую», т. - е. без научных примеров, световых картин, соответствующей кинофильмы и пр., отзвонили свои доклады. Никакого конкретного значения, применимого к фабричной жизни, общественные руководители фабрики проявить также не сумели, и доклады прошли только «в общепросветительном» тоне...

Когда зычно проголосил звонкоголосые фабричный гудок, очень похожий на пароходный, и рабочие, вымывшись, оделись и пообедали в фабричной столовой - стали собираться под вечер в клубе. Ванька Чечеткин, нарезавшийся до последней крайности, бесцеремонно вломился в комнату молодежи. Неуклюже и шатко переваливаясь, мак медведь, и оставляя на зеркальном полу огромные хлопья грязи, Ванька подступил к двум скромным на вид девушкам и начал их бесцеремонно мять и тискать. Одна из них с криком вырвалась.

- Говори, проклятая, с кем гуляешь? - хрипло накинулся на нее Чечеткин. - Все равно ты от меня никуда не денешься!...

И грязные, жуткие ругательства замутили пьяную Ванькину речь. Человек пять ребят кинулись к Чечеткину из всех углов комнаты, дедушки поспешно скрылись, кто - то принялся звать заведующего клубом... Но Ванька клокотавшей в нем пьяной силой отмахнул от себя парней и, сжимая кулаки и дико поводя глазами, ринулся к прекрасному венского стекла зеркалу и безжалостно смахнул его на пол с дорогой подставки орехового дерева. С зловещим звоном треснуло дорогое стекло и разлетелось мелкими острыми осколками по полу.

Подоспевший завклуб подошел к Чечеткину и стал было ему внушительно выговаривать.

- Кого! Чего! Кому! Зачем! - неуязвимо забормотал Ванька бессвязные олова, пьяно полагая, что это смутит секретаря, рассмешит ребят, а его самого поднимет в их глазах. Дерзкой и независимой, но шаткой от хмеля походкой он направился к выходу, распевая на ходу пронзительно и развязно:

... Стаканчики граненые...

На другой день Ванька совсем не явился на фабрику. Потом немного остепенился и проработал целую неделю под ряд. Но вне фабрики все замечали его только пьяным и хулиганящим.

Как исправить Чечеткина? Что нужно для этого сделать? Принесут ли хлопоты желаемый результат? Почему свихнулся так неожиданно парень и что привело его к этому? Есть ли гарантия, что не случится подобной истории с другими? - все эти трудные и тяжелые вопросы казались ячейке почти неразрешимыми. Неразрешимыми они показались больше потому, что Ваньку Чечеткина все знали решительным, энергичным парнем и прекрасным общественником. Следовательно, ограничиться тем, что вызвать его в ячейку, посоветовать, укорить и пристращать, конечно, было бы наверняка бесполезным. Ванька не слабохарактерный и не робкого десятка парень, чтобы испугаться и только от этого перестать пьянствовать. К тому же он великолепно разбирался всегда в своих поступках и был хорошо развит по сравнению с остальной молодежью. Простым уговариванием и угрозой исключить из комсомола или уволить с работы чего - либо достигнуть, по - видимому, было трудно. К тому же ячейке было жалко потерять неутомимого и примерного до этого Ваньку.

Пока все это занимало и тревожно волновало ячейку, из цеха продолжали поступать неприятные сведения о прогулах Чечеткина и дезорганизаторском его поведении на производстве. Оттягивать с решением вопроса было нельзя.

Секретарь Кондратьев, представитель фабкома Протасова и еще один из активных культурников клуба поехали к Ваньке на дом для ознакомления с его домашним укладом.

Весело позванивающий трамвай привез на благоустроенную улицу на берегу Москва - реки и остановился у цветущего и опрятного сквера недалеко от квартиры Чечеткина. Приехавших встретила не совсем еще старая мать Ваньки.