- Когда - то здесь отца моего хоронили, не помню, где его могила. Литейщик он был, на заводе сорок пять лет проработал!
Андрей не хотел говорить ни о литейщиках и умерших отцах, ни о заводе. Он держал Олю под руку, чувствуя ее тепло.
- Давай - ка, сядем вот здесь, - Андрей указал на заросшую между могил площадку, - и не говори больше, скучно станет!
Они опустились в густую, зеленую щетину травы. Андрею было приятно, потому что на заводе была контора с чистым столом, которого он так долго добивался, а здесь - засыпающие деревья и Оля Мухина.
Оля как - будто не заметила, как Андрей обхватил ее рукой. Он слышал ее голос, смотрел на ее шевелящиеся губы и не старался понять, что она говорит. Неожиданно он взял Олю за плечи и, притянув ее к себе, поцеловал в шею. Повернув к нему порозовевшее лицо, она удивленно спросила:
- Ну? Ты что это вздумал? - и легко отбросила его руку от себя.
Испуг, как ветром, сдул с ее щек розовую краску. Сильно рванувшись от Андрея, тихо сказала:
- Так вот что... Какой!... Андрей ничего не ответил.
Ему стало вдруг душно от внезапной горячей злобы. Стали противны сегодняшняя прогулка с работой в поле, завод с его надоедливым лязганьем и эта бледная, испуганная Оля Мухина.
- Уходи, сволочь, отсюда! - громко и визгливо закричал он. - Скотина... Рабочая! Уходи!
Ничего не понимая, Оля посмотрела на него:
- Что?.. Что ты сказал?
И как - будто, что - то вспомнив, круто повернулась и побежала от Андрея, пересекая ярко - янтарные солнечные лучи, рвущиеся прямыми струнами из темно - зеленых листьев.
В НАШЕ время все стало проще и открытее. Не так стесняются в обсуждении разных вопросов и прямо высказывают свои мнения. Это снаружи. Но если всмотреться поглубже, - окажется, что многие лицемерное, чем думается. Это явление заметно и у нашей молодежи - людей 17 - 20 лет, с еще неоформившимися взглядами на жизнь и часто без убеждений, созвучных современности. Их лицемерие даже не лицемерие - это нечто среднее между ним, откровенностью и страхом. И вот именно в такой среде развивается антисемитизм и создается предубеждение к советской власти. Среди такой молодежи - и комсомольцы и беспартийные. Честность для них какое - то отвлеченное понятие, не встречающееся в жизни, о котором можно прочесть только в книгах.
* * *
Вот двое ребят служащих: один комсомолец, другой беспартийный. Второй гордо рассказывает, как он обвешивает и обмеривает покупателей. Постепенно это уже стало у него привычкой. Нужно заметить, что страдает от такого «вредительства» бедный покупатель, - к хорошо одетому покупателю он и вообще коопслужащие относятся с каким - то подобострастием и угодливостью. Первый - комсомолец, услышав эти признания беспартийного, презрительно говорит: - Он еще мальчишка, он еще ничего не знает. Засыпится он когда - нибудь. Вот я так действительно умею. Позавтракаешь, съешь конфет, а это нужно покрыть... Когда пьяный придет, сунешь ему вино за 75 к., вместо полуторарублевого. О, это нужно уметь!...
Что можно на это сказать? Разве только то, что комсомолец превосходит беспартийного в воровстве? А, ведь этот комсомолец один из активнейших.
У нас постоянно говорят о сознательности, но многие из нашей молодежи понимают под этим чтение газет и измывание над капиталистами, но для более близких вещей эта сознательность отсутствует.
Вот еще пример: молодой рабочий стащил с завода 20 напильников. Когда товарищи, укоряя его, говорили, что это несознательно, что он крадет у себя самого и у государства, он иронически отвечал: - А вы сознательные? - Да и вообще он не верит в социализм, не верит в возможность переплавки собственнической психологии. И он упорно отстаивает свои убеждения, хотя окончил профшколу и готовится в вуз.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.