Отряд шел по следам банды. Измученные тяжелым переходом но горным тропам, партизаны валились с седел. На закате третьего дня спустились в долину и стали на ночлег в таежной деревне.

Командир отряда Кузьма Мерзляков сидел в доме сбежавшего лавочника и, собрав на лбу трудные складки, напряженно глядел на старую, измочаленную карту. В рыжей щетине лицо осунулось, глаза закрывались от утомления, дышал натужно.

Напротив, под образами, сидел Данилов и с кряхтеньем, постанывая, натирал ноги муравьиным спиртом, скупо выцеживая его из пузырька.

Мерзляков, улавливая ноздрями крупного носа раздражающий запах, хмуро взглядывал на мощную худобу своего помощника, на его круто покатые плечи, отчего руки, казалось, росли прямо от ушей, па шишкастую стриженую голову, на жилистую шею, и все это никак не вязалось с бессильными, бледными, будто восковыми ногами. Давно, с каторги, маялся Данилов и никак не мог вышибить застарелую простуду из сильного тела.

— Куда он мог деться? — Мерзляков задержал взгляд на ногах помощника.

— Тут где-то, — поморщился от боли Данилов.

— Тут! Где?! — вспылил Мерзляков. — Тыкаемся, как слепые щенки. Замотаемся, а он и даванет! И потекет из нас мокрая жижа. У нас с тобой двадцать семь клинков, а у него — сотня! И пулеметы!

Данилов не спеша закупорил тряпочкой пузырек, прикинув на глазок, сколько осталось, опустил штанины, пошевелил пальцами ног и спокойно оказал:

— Дергаешься ты, Кузьма, навроде кисейной барышни. Чего мордуешь себя? Ляжь, поспи. Я разведку подожду.

И полез в карман видавшего виды пиджака за кисетом.

— Ну, это ты брось! — с беспричинным бешенством огрызнулся Мерзляков. — Ты глянь сюда, — ткнул пальцем в карту. — Вот Синюха, тут мы сейчас стоим. Это последняя таежная деревня, дальше — Чудотвориха, край леса. За ней — степь. В степь Зубов не пойдет. Голо там — на виду, он не дурак. Ему вся статья в тайге хорониться. Боюсь, обвел он нас, свернул к монгольской границе. Что Гераська принесет?

— Не надо бы мальца посылать, — раздумчиво сказал Данилов, доставая из кисета щепоть самосаду. — Не ровен час...

Они встретились взглядами, и на побуревшем от ветра и солнца лице Данилова пронзительной синью вспыхнули в свете лампы глаза. Эта по-детски ясная синь всегда удивляла Мерзлякова. Он перевел взгляд на темные сухие руки помощника, где жилы тянулись напряженно, как струны, к каждому пальцу, и эти чуткие, цепкие пальцы спокойно скручивали цигарку. Мерзляков удивлялся постоянному спокойствию своего помощника и в то же время подсознательно чувствовал, что без Данилова он совсем бы замордовал себя. Данилов никогда не решал дел с кондачка и своею неспешностью, вдумчивостью вносил трезвость в общем-то, если признаться, очень тяжелое положение отряда. Рабочий из Томска, он давно был в партизанах по заданию партии, и, знать, не даром партия зовется «рабочей», а не крестьянской, на таких вот, как Данилов, она и держится.

— Сам он меня упросил, — остывая, сказал Мерзляков. — Он там каждую тропку знает, каждый перелаз.

Детина — косая сажень в плечах, он встал, с хрустом потянулся, огромная, по-медвежьи сутулая тень его переломилась, заползла на потолок. Огонь в лампе метнулся, трепетно замигал.

— Пойду посты проверю, а ты сосни покуда.

Данилов не ответил, прикуривая от лампы.

Мерзляков вышел на крыльцо. Прозрачная луна, воткнутая на вершину огромной ели, ярко заливала двор. От сарая тянулась косая тень, под навесом мутно белели лошади.

Мерзляков прислушался. Деревня, окруженная черной, упирающейся в ясное небо стеной леса, спала. В оглохшей тиши ни кобелиного бреха, ни петушиного крика.

Мерзляков расстегнул верхние пуговки ситцевой косоворотки, глубоко вдохнул теплый, густо настоянный на кедраче воздух и расправил нывшие плечи. «Эх, завалиться бы сейчас на сеновал! — подумал о недосягаемом блаженстве и тотчас недовольно глянул на луну. — Выперлась! Светло, хоть иголки собирай!»

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.