Коричневый паноптикум

Одушевленный этим успехом, Дарре сочинил еще одну книгу и дал ей заголовок «Свинья». Предметом исследования действительно была безобидная хрюшка, все еще представлявшая главный предмет питания немецкого населения. Жаркое из свинины стало обычным воскресным блюдом немца; поголовье мелкого и крупного рогатого скота, а также домашней птицы к тому времени значительно сократилось.

Однако Дарре имел в виду не просто свинью как таковую. Через посредство свиноводства, проблемы которого он изложил во всех тонкостях, он хотел дать вольный бег своим мыслям о расовом воспроизводстве и расовом отборе, и на примере обычной свиньи он в книге принялся объяснять своим чрезвычайно изумленным соратникам по партии и беспартийным «фольксгеноссен» посылку о том, почему, собственно, арийская раса превосходит все прочие и по какой такой причине нордический тип представляет собою лучший из составляющих расу арийцев.

Книга вызвала бурный скандал. То обстоятельство, что превосходство германской расы доказывалось на примере грязной свиньи, естественно, взбудоражило ряды всякого рода насмешников, а поборников превосходства арийской нации привело в бешенство и смятение.

У Гитлера эта книга, надо полагать, вызвала негодование, но так как у него не было обыкновения смещать старых соратников с занимаемых ими постов, он, не долго думая, назначил на пост министра сельского хозяйства еще одного человека, некоего Баке.

Книга о свинье была тут же изъята из продажи.

Доставленный мне для допроса Дарре уже не имел ничего общего с идолом арийской расы. В фигуре его не осталось ни намека на прежнюю стройность, он потолстел и обрюзг, цвет кожи у него был нездоров, глаза глядели уныло, волос, который уже и без того начал редеть, иссекся и оголил лысину.

Он был уныл. Он заявил, что это все Баке, его заклятый враг, этот недоносок Баке, – это он настроил Гитлера против него и что он, Дарре, рассматривает себя как жертву национал-социализма.

Следующим на очереди был Вильгельм Фрик, также матерый нацист, один из самых преданных национал-социализму «столпов» Третьего рейха. Фрик участвовал в Мюнхенском путче 9 ноября 1923 года и был приговорен к полуторагодичному тюремному заключению. Однако исполнение приговора было приостановлено по той причине, что в 1924 году Фрик избирается депутатом рейхстага. В 1931 году он становится первым из настроенных в национал-социалистском духе министров земли Тюрингия.

С приходом нацистов к власти Фрик получает пост рейхсминистра внутренних дел. Он участвует в создании государственной тайной полиции – гестапо, а также концентрационных лагерей. Впечатляющее по своему размаху собрание должностей и отделов в его министерстве никого не могло обмануть в том отношении, что власть Фрика постоянно падает. Уже в 1935 году шефом полиции рейха становится Гиммлер, после чего – медленно, но верно – к нему переходят практически все полномочия Фрика, пока наконец, в 1943 году, Гиммлер не назначается на пост рейхсминистра внутренних дел. Потерю министерского портфеля Фрику компенсируют назначением его на должность имперского протектора Богемии и Моравии.

Во время допроса он все сводит в основном к жалобам по поводу несправедливостей, которые выпали на его долю по милости Гитлера и его приспешников. Да, он посильно участвовал в мероприятиях, проводимых рейхом, но его при этом ставили в такое положение, в котором он не мог повлиять на решение того или иного вопроса. Часто – особенно во время пребывания в должности имперского протектора – в дела, касающиеся его прерогатив, вмешивались ставленники Гиммлера, даже не информируя его, Фрика, ни о чем.

В последние годы Фрик – как он об этом заявил сам – был совсем не на виду. Его бывшие друзья, бывшие коллеги сторонились его, он, мол, влачил незаметное существование на окраине национал-социалистского государства и в конечном итоге, как и многие из видных деятелей рейха, смотрел на себя чуть ли не как на мученика национал-социализма. Если есть люди, суть которых можно обозначить каким-то одним цветом, то Фрику более всего подходил цвет серый. Волос у него был серый, цвет кожи – серый, серой расцветки были его костюм и галстук к нему. То, о чем он говорил, тоже выглядело серо. В сером потоке его слов не было ни одного всплеска, монотонность лилась «сплошняком», контрастов не ощущалось. О чем бы он ни рассказывал, – на всем лежала печать опустошенности и преснятины, и я вздохнул с облегчением, когда наш разговор наконец-то был исчерпан.

Ганс-Дитрих Ламмерс – шеф имперской канцелярии Гитлера. Если у Фрика начисто отсутствовал талант быть, что называется, «фигурой», – разве что «серенькой» фигурой, – то Ламмерс, с его честолюбием, хотел показаться яркой «фигурой». Это был прирожденный интриган. В начале своей деятельности он дал волю честолюбию, возжелав взять в руки бразды правления в качестве как шефа имперской канцелярии, так и заместителя фюрера по партии, но в единоборстве с Борманом проиграл. Когда Гесс отправился в свои «воздушно-десантный» вояж, чтобы, выбросившись в Шотландии, попытаться убедить англичан в ненужности их войны с Германией и в необходимости союза с Германией в войне против России, – вот тут-то Ламмерсу и пришло на ум, что его час пробил, однако и на этот раз Борман «обскакал» соперника. Мартин Борман уже стал необходимейшим инструментом в руках Гитлера, его первым визирем и личным секретарем. Так что Ламмерсу не оставалось ничего иного, как играть в амбицию и пользоваться своей властью в ограниченных пределах рейхсканцелярии.

У него не было способности постоянно находиться при Гитлере, быть у него под рукой, но он обладал умением заниматься инсинуациями, осторожно выдвигать предложения, которые Гитлеру должны были заведомо импонировать, подхватывать на лету мысли фюрера и, развивая их, подготавливать проекты законов. И еще у него было умение завоевывать позиции в руководящем аппарате государства.

Соотношение личности Ламмерса и его внешности было отражено самой природой: он был косоглаз. Взгляд его никогда не смотрел прямо, а словно бы раздваивался. Такой же раздвоенной была сама личность Ламмерса. С одной стороны, он прикидывался затюканным административным служащим, которого, видите ли, использовали для того, чтобы он учреждал законы, угодные Гитлеру. Всякий раз, когда он принимался объяснять мне суть того или иного закона, он предусмотрительно оговаривался: «Это закон, за содержание которого я, конечно, не могу нести никакой ответственности...»

Я задал ему вопрос касательно закона, который меня интересовал особо, а именно – закона об эутаназии1. Я уже кое-что знал об этом: как-то мне довелось беседовать с одним из врачей, которые практиковали метод этой самой «эутаназии» в полной уверенности, что они это делают на «законном» основании. Я спросил врача, читал ли он этот закон сам или по крайней мере слышал ли о таковом. На это врач мне ответил, что самого закона ему лично читать не доводилось, но он уверен, что этот закон был издан.

_________

1 Имеется в виду умерщвление человека путем инъекции (прим. перев.).

Ламмерс признался, что, да, проект такого закона, за содержание которого он, конечно, ответственности не несет, – проект такого закона он подготовил и представил его Гитлеру на подпись. Однако Гитлер медлил с утверждением, ибо – прежде всего из-за немцев-католиков – считал мало приемлемым издание в военное время закона, который бы вызвал сопротивление со стороны церкви. Гитлер пошел по следующему пути: хотя он и санкционировал проведение эутаназии, однако приказал содержать это в строжайшей тайне, а закона как такового утверждать не стал. Родные и близкие умерщвленных получали вместе с урной извещение о том, что член их семьи (родственник) скончался от заразного заболевания и для предупреждения развития заразы была признана необходимой кремация.

И все же Гитлер (а возможно, и сам Ламмерс) ненароком дал знать массам об уже имеющемся законе – пусть не в части его формулировки, а в части содержания, и таким образом была создана видимость того, что закон существует как полноправный. Гитлер, как говорится, одним ударом убил двух мух: те, кто должен был проводить эутаназию, полагали, что делают это на законном основании, а тем, кто выступал против этого закона, говорилось, что такого закона не существует и что поэтому все протесты абсолютно безосновательны...

В беседе со мной Ламмерс, говоря о партии национал-социалистов, само собой, давал полную волю своему «отвращению» и всякий раз подчеркивал, что в системе имперской администрации он был всего лишь служащим, который пользовался вверенным ему бюрократическим аппаратом. Он не давал себе труда защищать Гитлера, которому служил верой и правдой, более того – проводившуюся Гитлером политику он считал преступной, мародерской, жаловался на свою судьбу, по милости которой он, видите ли, сделался приспешником столь подлой личности, что – видит бог! – произошло против его воли и что это он воспринимает как проклятие.