Нюрнберг... Название этого баварского города навсегда будет связано в сознании людей с Нюрнбергским процессом – первым в истории человечества международным судом над военными преступниками.

Вот строки одного из документов, приведенных в Нюрнберге... 4 октября 1943 года, выступая перед группенфюрерами СС в Познани, рейхсфюрер CC Генрих Гиммлер дал следующую установку своим выдрессированным на ненависть и убийство «сверхчеловекам»: «У нас, эсэсовцев, есть непреложный закон: мы должны быть лояльными, порядочными и дружественными но отношению к людям нашей крови, но только по отношению к ним. Меня совершенно не трогает то, что может случиться с русским. Живут ли народы, процветают они или умирают от голода – меня это интересует только в той мере, в какой они являются рабами нашей культуры. Пусть 10 тысяч русских женщин умрут от истощения, копая противотанковый ров, меня это интересует только потому, что надо закончить этот ров, нужный Германии. Ясно, что мы не должны быть жестокими и бесчеловечными без необходимости: мы, немцы, единственный народ, который хорошо относится к животным, и мы должны распространять это отношение и на человеческих животных. Но было бы преступлением против нашей крови дать им идеалы, так как мы тем самым создали бы трудности для наших детей и внуков. Я прошу эсэсовцев усвоить это отношение ко всем негерманским народам и в особенности к русским».

Они усвоили.

И когда читаешь то, что записала равнодушная рука нацистского стенографа, встают в памяти картины воины. И еще, еще раз думаешь о том, от чего избавил человечество советский солдат, сломавший хребет нацистскому чудовищу.

Почти одиннадцать месяцев, с 20 ноября 1945 года по 1 октября 1946 года, продолжался судебный процесс над главными немецкими военными преступниками. Состоялись 403 открытых судебных заседания. Были заслушаны сотни свидетелей, рассмотрены тысячи письменных показаний, тысячи документа.

Что же представляли собой эти изверги, обрекшие целые народы на унижения, страдания, физическое истребление?

Незадолго до начала Нюрнбергского процесса в местечке Мондорф, на территории нынешней Западной Германии, были собраны те, кому предстояло занять место на скамье подсудимых. Среди американских экспертов, которым было поручено допросить бывших «хозяев» Третьего рейха, находился Вальтер Хазенклевер, американец немецкого происхождения, юрист по образованию, сотрудник спецслужб США. Пройдут десятилетия, и он напишет книгу «...И вы не узнаете Германию» – она выйдет в ФРГ, к издательстве «Кипенхойер унд Витч». Отрывки из этой книги мы предлагаем вниманию читателей.

Разумеется, оценки автора далеко не полны и субъективны. Интересны они по той причине, что В. Хазенклевер на материале допросов главных немецких военных преступников чрезвычайно убедительно раскрывает глубочайшее духовное и нравственное убожество, которое характеризовало этих нелюдей, конкретно и точно демонстрирует, сколь ничтожны как личности были они, какими жалкими, трусливыми, недалекими являлись те, кто выпячивал грудь на парадах или пространно рассуждал о «превосходстве» германской расы, кто подготовил и осуществил убийство миллионов русских и поляков, французов и югославов, кто усеял Европу пожарищами и плахами.

Итак, год сорок пятый. Нацистская Германия разгромлена. Впереди – Нюрнберг. В местечке Мондорф допрашивают ее оставшихся в живых главарей...

Отель «Мондорф» исчез так основательно, что заметить его из любой точки городка не было никакой возможности. Человек новый, не ориентирующийся в Мондорфе, ни за что бы не догадался о существовании этого отеля. Он оказался со всех сторон обнесен высокой загородкой, на которую с таким искусством была наброшена маскировочная сеть, что за нею можно было угадать разве что какое-нибудь военизированное расположение – скажем, автомобильный парк, подстанцию, оружейный склад или что-нибудь в этом роде. О том, что за высокой загородкой находится нечто, требующее усиленной охраны, можно было догадаться лишь по тем строгим мерам предосторожности и контроля, которые испытывал на себе всякий, кто через узкую проходную хотел проникнуть на территорию.

Я подошел к контрольно-пропускному пункту, Так как я был новенький, меня очень тщательно проверили на идентичность, но бумаги мои были в полном порядке, и меня, наконец, пропустили. Передо мной, несколько на взгорке, находился отель, ведущая к нему тропинка делала полукруг и упиралась прямо в главный вход здания со стороны фасада. В скверике я увидел каких-то людей, одетых частью в военную форму, частью в гражданское платье. Разбившись на группы, они сидели на одеялах, разостланных на траве, на складных стульях или же полулежали в шезлонгах и переговаривались. Когда я прошел примерно половину пути к отелю, все они поднялись, вытянулись в струнку и приветствовали меня каждый на свой манер – в соответствии с тем, кто во что был облачен, была ли на нем фуражка, или обычная гражданская шляпа. Отвечая на приветствия, я несколько внимательнее посмотрел в лица этих людей. И тут был несколько ошарашен.

На этом маленьком пятачке сквера оказались собраны практически все те из верхушки нацистской иерархии, из самых высокопоставленных и самых известных, кто еще оставался в живых. Я узнал Геринга и Риббентропа, Лея и Штрейхера, Розенберга, Фрика, Дарре, Ганса Франка, Кейтеля, Йодля, Деница и еще кое-кого из тех, кто занимал ведущие должности в имперском или партийном руководстве, а также в верховном командовании вермахта.

Пока что они были обычными пленниками, пленными. Пока еще не было решено, каким судом их следует судить. Пока еще – коль скоро они были людьми военными – они могли носить свои мундиры и знаки отличия, а также претендовать на то, чтобы к ним обращались по званию, но наверняка уже и они чувствовали, что так продолжаться долго не может...

Пленные помещались в номерах отеля, из которых была удалена вся мебель. В каждом номере стояло две раскладушки и две тумбочки. Пленные должны были сами наводить порядок в комнатах, постель заправляли тоже сами, а в случае неповиновения получали предупреждение и при повторном нарушении подвергались взысканию. Кажется, самую большую неспособность быть на высоте предъявляемых к пленным требований обнаруживал Риббентроп, и за это ему, естественно, влетало. Питались они вместе, в общем зале. Пища была простая, но, как я узнал от них самих, ее было достаточно. Во всяком случае, она не шла ни в какое сравнение с тем подобием пищи, что получали узники концентрационных лагерей фашистской Германии. Пленные находились под медицинским наблюдением, обследования проводились через регулярные промежутки времени. Вне всякого сомнения, жизнь их здесь была куда приятнее, нежели та, которую вели тысячи и тысячи других военнопленных...

Итак, здесь собрался цвет и блеск низвергнутой иерархии национал-социализма, иерархии военных и политиков.

Это «блестящее» собрание отличалось своеобычностью не столько в силу высокого в недавнем прошлом положения его членов, сколько из-за того расслоения, которое обнаружилось в их среде.

В среде пленников Мондорфа господствовал принцип тотального недоверия, которое распространялось не просто на группировки, но и на каждого в отдельности. Пленные разделялись на маленькие группки, которые, сбиваясь кучками, не хотели вступать с другими ни в какие отношения. Вероятно, каждый из них понимал, что теперь надо спасать собственную шкуру, и поэтому проводил четкую черту, отделявшую его от всех прочих. Военные отказывались иметь что-либо общее с политиками, но и сами политики разграничивали себя очень четко. Однако и в среде военных четкая разграничительная линия проходила между летчиками и моряками, уже хотя бы потому, что никто не мог понять, по какой такой причине преемником Гитлера стал именно Дениц, а не – как ожидалось – верный паладин фюрера Геринг; представители наземных войск подвергались нападкам как той, так и другой стороны – по-видимому, из тех соображений, что они оперировали только на суше, и еще потому, что якобы именно на суше совершались ужасные преступления, связанные с казнями, расстрелами и массовой резней...

В конечном итоге исчезла и та разграничительная черта, которая первоначально существовала между ними в соответствии с «табелью о рангах». Стало считаться совершенно естественным предавать друг друга, ибо предполагалось, что тебя предадут, если этого не сделаешь ты.

В сумерках «богов» Третьей империи не проглядывали ни трагика, ни величие. Казалось непостижимым, каким образом могло случиться, чтобы такой великой страной, как Германия, могли управлять эти ничтожные типы с разложившейся моралью, неотесанными манерами, с какими-то жалкими зачатками образования и с интеллигентностью чуть выше расхожего среднего уровня. В них не было ни намека на джентльменство, ни мало-мальской способности элегантно врать. То, что им нужно было сказать, они тут же неуклюже выкладывали или же без околичностей отбояривались от обвинений, сваливая все на кого-нибудь из своих коллег. Мы сталкивали этих господ друг с другом лбами, и когда они начинали говорить, нам оставалось только следить за тем, где информация, а где провокация. Мне, собственно, ни от кого из них не довелось услышать доброго слова о ком-нибудь – шла ли речь о живом или о мертвом, не исключая и горячо любимого фюрера и рейхсканцлера Адольфа Гитлера.

У всех у них был какой-нибудь психический сдвиг, проистекавший либо из комплекса неполноценности, либо из настоянной на патологических фантазиях извращенности, либо из того, что по-английски называется «moral insanity», то есть нечистоплотности в моральном отношении. Будь они, что называется, «нормальными» – ординарными – гражданами, они в лучшем случае отделались бы недолгой отсидкой, потому что по своей сути они были мелкими людишками. Ни от одного из них мне ни разу не довелось услышать, что их беспокоит будущее Германии. Германия, немецкий народ, убогий позор поражения, ужас от сознания полной бесцельности загубленных человеческих жизней, пепел и прах разрушений – об этом никто из них не говорил. Каждый говорил только о себе, о своей судьбе, о своих заслугах, о том, чего бы он хотел и что бы хотел сделать вообще – как бы он все хорошо организовал, если бы ему не вредил такой-то и такой-то. Заправилы национал-социализма продолжали тянуть песенку Гитлера, который в свои последние дни не уставал повторять: немецкий народ недостоин своего фюрера, ибо он, немецкий народ, проиграл эту войну.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.